— Простите, молодой господин. Я ведь должен за вами приглядывать. Вот и наша улица. Осторожней, здесь яма.
— Ой! Спасибо, что подхватил, добрый Бэнкэй. Стыдно было бы проделать такой путь и засесть в обозе из-за сломанной ноги.
— Точно так, господин. Ваш конь там.
— Нет, с того края.
— Да нет же, господин, там.
— А я уверен, что в другом месте… Да и если он здесь, отчего мне его не видно?
— Оттого что он вороной. Вот, разве не слышали, как он сейчас всхрапнул?
— А-а, ну ладно. — И Ёсицунэ покорно поплелся за Бэнкэем к лошадям, теперь уж уверившись в том, что все и впрямь идет отлично.
Полночные советы
Едва Ёритомо проводил брата взглядом, как улыбка его поблекла. «Как он молод! — думал Ёритомо. — По мне — совсем еще мальчишка. Зато как горяч! Проскакать несколько дней напролет, а потом резвиться как щенок — этому ли не позавидуешь? Эх, молодежь смутного времени… Как легко юные презирают правду смерти и отдаются войне! И взять меня — уж почти старик, а тоже приходится воевать. Нужно как можно скорее показать себя сведущим полководцем, заслужить уважение клана… Столько лет потрачено впустую! Пока я старался преуспеть в учении, мой брат тайно готовился к войне. Сколь прозорливее он был! Вот кто прославится в этом восстании — юноши, подобные Ёсицунэ».
— Вам нехорошо, господин? — спросил его кто-то из воинов Минамото, который сидел с ним в саду. — Вы вдруг замолчали, а теперь хмуритесь, словно заметили что-то недоброе вдалеке.
— Нет, все хорошо, — немедля откликнулся Ёритомо. Не время еще было проявлять слабость. Слишком многие из Минамото с радостью избавили бы его от места асона. — Просто утром мне предстоят большие дела. Хотелось бы выспаться.
— Конечно, господин, — сказал воин с поклоном. — Отдыхайте, а мы пойдем.
Все гости Ёритомо встали и, раскланявшись, вежливо удалились, однако их прощальные взгляды был настороженными и оценивающими. Ощутив их спиной, Ёритомо решил перед сном сделать еще кое-что.
Он нашел комнату, отгороженную от остальных покоев усадьбы, зажег там палочку благовоний и, положив на жаровню, стал ждать.
Вскоре на него повеяло холодом, еще более лютым, чем предзимняя стужа. Чей-то голос пгепнул прямо в ухо:
— Наконец ты призвал меня. Долго же я ждал.
— Мне жаль, что я не сделал этого раньше, — ответил Ёритомо. — Я должен извиниться. Все сбылось, как ты предсказывал.
— Разве я не говорил тебе давным-давно, что тебя избрал сам Хатиман? И что он и я не дадим тебе пропасть?
— Говорил, и мне следовало тебе поверить.
— Ты с блеском прошел все уготованные тебе испытания, и награда, как видишь, не за горами.
— Да. А теперь ко мне примкнул один из когда-то утраченных братьев. Мне бы радоваться, а я не могу. Не пойму, отчего так происходит.
— А-а, этот братец. О нем-то я и предупреждал тебя давным-давно.
Ёритомо оглянулся через плечо на мерцающую впалоокую тень Син-ина.
— Так это он? Что ж, Ёсицунэ и впрямь не любитель скромничать. Говорит, его воспитали тэнгу.
Син-ин мрачно кивнул:
— Страшись того, кто получал наставления от тэнгу. Подобно своим учителям, такие люди коварны и непредсказуемы. Он будет хорошо служить тебе, но стоит службе закончиться — станет угрозой. Никогда не давай ему повода усомниться в твоем превосходстве. Никогда не позволяй забыть, что ты, а не он Хатиманов избранник. Никогда не давай получить слишком много славы или наград, не то однажды пожалеешь.
— Я это запомню, — ответил Ёритомо.
Попранный меч
Мунэмори в душе съежился, увидев, как Киёмори медленно расхаживает взад-вперед по комнате. На полу перед ним распростерся, прижавшись лбом к холодному полу, юный Корэмори. Его советник, Тадакиё, сидел рядом с Мунэмори, бледный и трясущийся от страха.
— Ты бежал, — тихо выговорил Киёмори.
— Повелитель, — начал было его внук.
— Ты бежал от стаи уток.
— Владыка, — вступился Тадакиё, — напади на нас Минамото…
— Вы сбежали еще до начала боя!
— Господин, — сказал Мунэмори, — они узнали, что Минамото больше чем вдвое превосходят их числом. Отступить было благоразумнее.
Киёмори резко обернулся:
— Ты знаешь, что говорят о Тайра на каждой станции отсюда и до востока? Будто наши воины мчались нагишом на расседланных лошадях, побросав все свое оружие и броню в лагере. Будто они до того перетрусили перед боем, что были рады любому поводу сбежать. Будто теперь Минамото, пожелай они занять столицу, должны взять с собой только гусей и лягушек, и все Тайра со страху попрыгают на деревья. — Он обратил ледяной взгляд на Корэмори: — Ты выставил свой род на посмешище.
Корэмори, дрожа, вытащил из ножен короткий меч и положил его перед собой.
— Повелитель, с вашего соизволения, я пойду во двор и лишу себя жизни за тот позор, который навлек на Тайра.
Киёмори наступил обутой в высокую сандалию ногой на лезвие меча.
— Это право воина, Корэмори. Ты доказал, что воин из тебя никчемный, а значит, недостоин сэппуку[70]. Нет, я решил приговорить тебя к ссылке на Кикайгасиму, где у тебя будет много времени поразмышлять над тем, что сказал бы. о тебе и твоей трусости отец, пребывая в Чистой земле.
Корэмори залился слезами.
— Простите, дед Киёмори!
Но тот уже повернулся к Тадакиё:
— А тебя я с удовольствием казню собственноручно. Я доверил тебе советовать моему внуку. Теперь придется подыскать местечко попозорнее, где бы выставить твою голову.
— Простите, владыка! — вскричал Тадакиё, бросаясь ниц. Потом Киёмори обратил взгляд на сына.
— Тебе, — произнес он самым ледяным тоном, — мне сказать нечего.
Мунэмори призвал всю свою храбрость и гордость. «Что бы посоветовал сейчас Син-ин?» — спросил он себя и, собравшись с духом, произнес:
— Прошу вас, отец, перемените решение. Если вы исполните обещанное, люди подумают, что мы устыдились, и будут поносить нас еще больше. Но если мы наградим Корэмори и Тадакиё, сделав вид, что они справились с поручением — выяснить мощь Минамото и показать им, сколько людей могут собрать Тайра, — хулителям будет трудней нас очернить. Ибо куда проще ударить хнычущего попрошайку, нежели гордого князя. Пусть люди знают, что Тайра по-прежнему непоколебимы и всякий, кто посмеет нас стыдить, будет выглядеть дураком.
