огромная стая черных птиц в разноцветных шапочках, окружая ее кольцом. Нии-но-Ама ахнула и слегка попятилась, но факела не выронила.
Тут с дерева спорхнуло еще одно существо, почти с нее ростом. У него были птичьи крылья и нос ворона, но тело человека, как и одежда — ярко-красный шелковый кафтан.
— Приветствую, Токико, — произнес тэнгу. — Давно не виделись, дочь Рюдзина. Ну и ну, сильно же ты переменилась с тех пор, как с сестрицей Бэндзайтэн играла на бива и плавала по морю на челночке.
— Я прожила жизнь смертной, — ответила Нии-но-Ама, — а к смертным годы и жестоки, и по-своему благосклонны. Однако позволь спросить: кто ты?
Тэнгу поклонился:
— Я — Сёдзё-бо, князь тэнгу этих гор.
— Значит, ты мне и нужен. Я требую, чтобы ты и твои крохи тэнгу прекратили одолевать императорскую семью. Или нет в вас почтения к потомкам Аматэрасу?
Вокруг грянул тот же клекочущий хохот.
— Ты, верно, плохо знакома с тэнгу? — спросил Сёдзё-бо. — Мы никого не почитаем. А Тайра, коли о них зашла речь, — всех меньше. Сожалею, что приходится тебе это говорить.
— Если у вас счеты с Киёмори-самой, разбирайтесь с ним, а безвинное государево семейство не трогайте.
Крохи тэнгу снова захохотали.
— У нас, демонов, есть речение: смертных без вины не бывает. Особенно Тайра. Знаешь ли, твоя дочь была не во всем безгрешна. Что до Киёмори, теперь он не в нашей власти. Грехи его так чудовищны, что сам Касуга-ками решил вмешаться. Киёмори недолго осталось жить в этом мире. Как думаешь, великий бог Касуги пощадит его преступную душу? Сомневаюсь. Как жаль… А я-то подготовил ему славную кончину. Особого убийцу, которого сам обучил. Сына Минамото Ёситомо, не меньше. Каково звучит, а? — Сёдзё-бо вздохнул.
— У нас, смертных, есть речение, — парировала Нии-но-Ама, — «никогда не верь тэнгу». Особенно если ты инок или монахиня. Что мне до твоих слов, если я даже не знаю, правдивы ли они?
Сёдзё-бо пожал плечами:
— Это не важно. Рано или поздно все само откроется.
— Да, и что значит: моя дочь была не во всем безгрешна?
— Разве наша грядущая жизнь не определяется заслугами нынешней? Не дурная ли карма позволила ей родиться среди Тайра? Вдобавок она сделала кое-что из того, что не следовало. Спроси ее — быть может, она тебе расскажет. А теперь иди доживай свою горькую жизнь. Будь я на твоем месте, вернулся бы в Рюдзиново царство как можно скорее. Тебе не понравится то, что здесь будет.
— Ты о Маппо, верно? — спросила Нии-но-Ама.
— Маппо, конец — понятие зыбкое, нэ? Что одному клану упадок — другому возрождение. Скажем, это Маппо Тайра.
— Упиваешься собственной жестокостью?
— Я ведь демон, разве нет? Впрочем, отныне вы не услышите наших ночных песен. Добрая братия заслужила немного отдыха после всего, чему вы, Тайра, ее подвергли.
— Значит, Маппо и впрямь не за горами, коли тэнгу начали жатеть монахов, — сказала Нии-но- Ама.
— Ступай, Токико-сан, — ответил Сёдзё-бо. — Послушайся моего совета: покинь этот мир, пока не поздно. — Он распахнул два огромных крыла и прянул в воздух. Матые тэнгу взмыли вслед за ним, черным вихрем окружив монахиню и растворившись среди сосновых крон. Ее факел почти погас в поднятой ими кутерьме, но маленький огонек все же уцелел.
Нии-но-Ама повернулась и пошла назад по тропе, ведущей к монастырю. Она задумалась над тем, не последовать ли совету Сёдзё-бо. «Как я могу? — сокрушалась она. — Дочь без меня пропадет. Да и внуку, будущему государю, я нужна не меньше. Быть может, мне еще удастся образумить Мунэмори. Нет, рано еще уходить, что бы ни ждало впереди».
Как ладья, привязанная к берегу Крепким чалом — не разрубит меч, Полагаюсь на волю судьбы.
Холодный Новый год
В поминовение погибшего Кофукудзи новогодние празднества во дворце по случаю наступления пятого года эпохи Дзисё отменили. Монаршее семейство перебралось в те покои Дай-дайри, которые еще можно было восстановить для жилья, сторонясь обгоревших, ветхих и оскверненных бродягами. Может, из- за печали, что наполняла душу при виде этих крох былого великолепия, а может, из-за частых и изнурительных переездов после болезни, или же от тяготы житья за стенами Рокухары, на четырнадцатый день первого месяца новоотрекшийся император Такакура скончался. Государь-инок Го-Сиракава, стоя на веранде усадьбы Тоба, своего старого и вновь обретенного пристанища, пытался представить себе дым погребального костра, что поднимался из Сэйгандзи по ту сторону долины, сливаясь с нависшими облаками. Разумеется, на похороны сына его тоже не пустили.
«Как же так вышло, — спрашивал он себя, — что я стольких пережил? Любимых жен и наложниц, двоих сыновей — Нидзё и Такакуру, бывшего императора, одного внука, Рокудзё, тоже бывшего императора, и сына Мотихито, который должен был им стать. Какие же прегрешения сотворил я в прошлой жизни, чтобы заслужить такую муку в нынешней?»
Он почти полюбил жизнь в Тюремном дворце Фукухары, куда маленький тэнгу приносил ему вести о новом восстании Минамото, как и о своих демонических нападках на новый дворец. И все же, Го-Сиракава возликовал вместе со всеми, когда узнал о возвращении столицы. После заточения в тесноте и мраке усадьба Тоба показалась ему земным раем. Но боги, видно, твердо вознамерились не давать ему долго радоваться. И новое горе, как всегда, не заставило себя долго ждать.
— Ты счастливец, сын мой, — сказал Го-Сиракава далекому дыму. — Твоя жизнь была безгрешной, ты придерживался Десяти заветов и Пяти постоянств и легко найдешь себе приют в Чистой земле. Это нам увы — тем несчастным, кто вынужден пребывать здесь, в ущербном мире. И пусть я обязан тебе жизнью, мне жаль, что ты просил Царя-Дракона защитить меня. Лучше бы спасся сам.
Вместе с известием о кончине Такакуры Киёмори прислал ему любопытную записку:
«Сожалею, что людям наших почтенных годов доводится переживать подобные горести. У меня есть дочь — ей едва минуло восемнадцать, — которую я желаю предложить вам в утешение как новую супругу. Ее мать — жрица святилища в Ицу-кусиме, поэтому морские ками, верно, благословят ваш союз. Если вы согласитесь, я пришлю ее вам с надлежащим сопровождением и приданым не позднее четырнадцати дней».
«Простой подарок или попытка загладить вину?» — гадал Го-Сиракава, не переставая дивиться бесстыдству Киёмори. Однако девушку нельзя было не принять — пока открыто противоречить Тайра государь-инок не смел. Хотя едва ли он сможет предложить бедняжке много участия. Еще одна жизнь, загубленная Киёмори.
Го-Сиракава поднял лицо к небесам, где в вечернем небе сгущались тяжелые тучи.
— Великие ками, — произнес он нараспев, — если вы ко мне благоволите, молю: пусть я буду отмщен в этой жизни. Ниспошлите возмездие моим врагам. Дайте узреть, как падут Тайра и воцарится мир. Если вы для чего-то щадили меня до сих пор, пусть это будет причиной.
Го-Сиракава ощутил, как по щеке скатилась капля влаги, но не понял — слеза ли это была или крошка мокрого снега.
Кипящая вода
Тот год — пятый год эпохи Дзисё — был примечателен тем, что имел добавочный месяц, сразу вслед
