лицо.
— Не надо… ступ! — прорычал он. — Ни… даров. Ни… чинов.
— Тогда чего же? — спросила Нии-но-Ама.
— Хочу… голову Ёритомо! — выкрикнул Киёмори, рывком приподнявшись на досках. — Повесьте… над могилой. Вот… моя последняя воля.
— Но, отец, — возразил Мунэмори, — разве подобает просить о таком на пороге кончины? Подумай о грядущей…
— Такова… воля воина, — огрызнулся Киёмори. — Я хочу умереть… как воин. — Он откинулся спиной на настил и закрыл глаза.
Еще два дня Киёмори боролся с демонами. Потом, на четвертый день високосной второй луны, после приступа судорог, он умер. Оглушенная новостью, столица погрузилась в безмолвие. Дела, что требовали решения, застыли, как застывает на миг подброшенный в воздух кинжал. Будущее пугало сплошной неизвестностью.
Три дня спустя тело Киёмори было предано огню. Его кости и пепел отправили в край Сэтцу и погребли на острове Сутры, Кёносиме, гробнице, выстроенной им у берегов Фукухары. Даже мертвый, Киёмори бросал вызов Царю-Дракону.
Великая потеря
— Нет, не верю! — вскричал Минамото Ёсицунэ, когда весть о смерти Киёмори донеслась в Идзу. — Нет, нет! — Он толкнул стойку со своим досиехом, оторвал себе рукава, бросился на пол и стал молотить кулаками по циновкам.
— Господин, — прогремел Бэнкэй, вбегая вслед за ним в комнату. — Зачем так убиваться? Ведь Киёмори был вашим заклятым врагом, а вы сокрушаетесь о его смерти!
— Потому что я должен был его прикончить! — подвывал Ёсицунэ. — Сёдзё-бо обещал мне! Я готовился к этому, сколько себя помню! А теперь боги отняли у меня то, ради чего я жил! За что? За что? За что?
— Тише, молодой господин, — сказал Бэнкэй. — Вот что случается, когда веришь обещаниям тэнгу.
— Зачем теперь жить? — повторял Ёсицунэ сквозь слезы. — Я снова, точно бесприютный сирота, плыву по волнам, и не за что уцепиться. Меня лишили мечты, Бэнкэй! Что же мне делать?
— Разве не ясно, господин? Вы нужны брату. Пусть Киёмори не стало, есть много других Тайра, кому бы вы могли отомстить. Канцлер даже не был главой клана. Значит, вашим врагом должен стать Тайра Мунэмори.
— «Тайра Мунэмори», — передразнил Ёсицунэ. — Это трусливый заяц, а не человек. Все так говорят. Убить его — не славнее, чем придавить крысу в амбаре.
— Да, но у него в подчинении есть и более достойные люди, господин. Как насчет Корэмори, сына Сигэмори?
— Он бежал от уток. Разве этим не все сказано?
— Я уверен…
— Довольно, Бэнкэй. Не будь брата, я не видел бы смысла продолжать свою никчемную жизнь. Полагаю, придется довольствоваться тем, что имеется, — для сохранения чести. Коли нет среди Тайра достойных соперников — значит, надо убить их как можно больше. Дам такой же обет, как и ты: уничтожить перед смертью тысячу воинов.
— Я отказался от этого обета.
— Ну так я приму. Мой меч будет проливать кровь Тайра до тех пор, пока Внутреннее море не покраснеет от нее. Только так я верну себе славу. Передай брату, что я дал такой зарок.
— Господин, надо ли…
— Передай! Пусть знает, с каким усердием я намерен служить ему.
Бэнкэй нехотя поклонился и ответил:
— Слушаюсь, повелитель. Как прикажете.
Поначалу Ёритомо позабавил данный братом «обет», а после встревожил. «Такого лиши долго лелеемой добычи — и он в бою свернет горы. Или наломает дров. Нет, нельзя, чтобы поход против Тайра возглавил сорвиголова. Следует быть осторожным и не давать ему много людей под начало. Пусть сперва завоюет мое доверие».
О смерти Киёмори Ёритомо думал мало, и лишь в том смысле, что она может быть на руку восставшим. Ему хватало по горло собственных воинственных родичей: Сатакэ, Сига, Асикаги, — которых нужно было усмирить. Все эти семейства происходили от знаменитых предков Минамото, и в каждом имелись свои полководцы, готовые бросить Ёритомо вызов. Со многими, за исключением двоюродного брата Ёсинаки, он сумел договориться. Кое-кого пришлось убить. Советами Син-ина Ёритомо подошел совсем близко к тому, чтобы подчинить себе все восточные земли.
Великий дар
Государь-инок Го-Сиракава потрясение разглядывал посетителя, которого привели в его личные покои.
— Тайра Мунэмори! Вот уж не чаял такой… чести!
Глава клана Тайра низко склонился перед ним, прижавшись лбом к полу. Го-Сиракава подметил, что он сильно исхудал за последние годы и казался теперь старше своих тридцати шести.
— Высокочтимый и благороднейший владыка, я пришел к вам в поисках совета и во исправление великой несправедливости.
— Чьего совета, моего? Вашего пленника?
— Отныне вы больше не пленник. Вас ошибочно заточили но решению моего отца, которого я оказался не в силах разубедить. Теперь же, после его кончины, нет никакой нужды блюсти его безрассудные наказы. Посему вы вольны поселиться, где вам будет угодно.
Го-Сиракава моргнул и даже приоткрыл рот от изумления. «Неужели Мунэмори и впрямь настолько глуп, как о нем говорят, или это новая уловка Тайра?»
— Везде, где захочу?
— Если я правильно помню, — продолжил Мунэмори, — вы возводили себе новый дворец в Ходзидзё, когда вас… застигли известные нам печальные события. Если желаете, я прослежу, чтобы строительство было завершено в преддверии вашего переезда.
«Ходзидзё! Они позволят мне жить в Ходзидзё! Мунэмори и верно дурак!» — думал Го-Сиракава. Его охватило почти такое же ликование, как после известия о смерти Киёмори.
— Помилуйте, моя скромная особа не стоит подобных расходов. Позвольте мне скорее въехать в Ходзидзё, а я уж сам доведу строительство до конца. — «Особенно потайных комнат и секретных ходов, чтобы мои посетители могли приходить и скрываться незамеченными».
— Если вам так угодно, — ответил Мунэмори.
— Вы ведь знаете, — продолжил Го-Сиракава, — что в последнее время я был в некоем роде обречен на бездействие. Естественно, мне не терпится приложить свои силы в создании нового, уютного обиталища.
— Разумеется, владыка. Знайте, что Тайра рады служить вам и приветствовать ваше мнение во всех вопросах. В наше неспокойное время государство — что лодка в безветрие. Людям нужен мудрый правитель, за которым бы они тянулись, словно цветы за солнцем.
«А-а… Вот оно что, — подумал Го-Сиракава. — Тебе нужна опора законной власти. Твой собственный клан на тебя ропщет. А у тебя нет ни отцовской влиятельности, ни добродетели Сигэмори, чтобы его
