руку.
— Прошу, скажи мне обо всем. Уверена, грех не так велик, как ты думаешь. Тэнгу жестокосердны и любят раздувать наши ошибки до сущих преступлений.
Кэнрэймон-ин приклонила голову матери на плечо.
— Все случилось в ночь того великого пожара, — начала она вполголоса. — Я проснулась от тяжкого сна. Стояла ужасная духота — и ни ветерка, чтобы ее развеять. Мы спали в палатах государевой матушки. Мне стало любопытно, где хранят священные сокровища. Я наслушалась разных историй — будто меч обладает чудодейственной силой…
— Кусанаги, — выдохнула Нии-но-Ама. — Ты к нему прикасалась?
Кэнрэймон-ин стиснула ее руку.
— Я и представить себе не могла, что такое случится! Будто мной двигал какой-то злой дух. Я взмахнула мечом и велела призвать ветер. Тот самый, что забросил огонь во дворец! — Она разрыдалась у матери на груди, а та, обняв, гладила ее по голове.
— Тебе не в чем себя упрекать, милая. Откуда тебе было знать, что в городе бушует пожар?
— Должно быть, в моей душе есть какой-то порок, — промолвила Кэнрэймон-ин, вновь обретя голос, — который позволил тому ужасному духу мной овладеть. Потом он еще раз пытался так сделать — когда я рожала Антоку на свет. Это был тот же самый — я уверена.
— Син-ин, — прошептала Нии-но-Ама.
— Кто?
— Государь-инок считал, что в тебя хотел вселиться дух его брата, Син-ина. И ему было легче овладеть тобой, нежели кем-то иным, из-за кровного родства, а вовсе не потому, что ты якобы порочна. С тех пор ты еще когда-нибудь повелевала Кусанаги?
— Нет-нет, ни разу! — воскликнула Кэнрэймон-ин. — Я поклялась больше не прикасаться к нему. Даже в ночь землетрясения…
— А что случилось в ночь землетрясения?
— Теперь уже трудно вспомнить… но после первых толчков я случайно ворвалась в комнату, где хранились сокровища, и девушки, сторожившие их, уверяли, будто мечей два.
— Два?!
— Два Кусанаги, похожих как две капли воды. Девушки не могли различить их. Я подумала, что смогу отличить настоящий, если схвачусь за рукоятку, но не посмела нарушить клятву. Я выбежала из комнаты на веранду и столкнулась с Мунэмори. Мне кажется, он… навещал девушек.
— Мунэмори? Понятно, — ответила Нии-но-Ама. — Сейчас вспомнила: ведь это он настоял, чтобы твои родины состоялись именно в Рокухаре.
— Разве? Впрочем, наверное, — согласилась Кэнрэймон-ин, начиная недоумевать над словами матери.
— А перед ураганом он раньше времени покинул дворец, сославшись на какое-то недомогание.
— Да ведь Мунэмори тогда часто недужилось — из-за смерти жены и ребенка.
— Хм-м… Перед смертью Сигэмори о чем-то с ним сговорился. Затея не удалась, но Сигэмори отказался мне ее открыть. Может, ты знаешь, что они затевали?
Кэнрэймон-ин покачала головой:
— Я ведь младшая сестра. Стали бы они со мной делиться? Нет, ничего я не знаю.
Нии-но-Ама обняла ее крепче.
— Не терзайся больше. Ясно, что обе мы стали невольными жертвами чьей-то крупной интриги. Пожалуй, пришла пора сделать то, что давно следовало: навестить блистательного господина Мунэмори.
Кэнрэймон-ин вздохнула и положила голову матери на колени, как в детстве.
— Надеюсь, он сможет тебе ответить. Теперь весь наш мир на нем держится.
Беседа матери с сыном
Нии-но-Аме пришлось изрядно потрудиться, чтобы застать Мунэмори, так как тот вечно пропадал на заседаниях — то в Рокухаре, то в Государственном совете, то в усадьбе Ходзидзё. Наконец, в начале пятой луны, он явился в государев дворец для встречи с начальниками Левой и Правой страж.
Нии-но-Ама расположилась у дверей его дворцового кабинета и отказывалась уйти, пока ей не позволят поговорить с сыном. Как бабка правящего государя, наделенная правом Трех императриц, она имела немалое влияние при дворе, и уже вскоре ее препроводили к Мунэмори.
Усаживаясь перед сыном-вельможей, Нии-но-Ама любезно улыбнулась многочисленным мелким чиновникам в зеленых одеждах и сказала:
— Если позволите, мне бы хотелось ненадолго поговорить с сыном наедине.
Не зная, кого — мать или сына — ослушаться страшнее, писцы и секретари молча поклонились и вышли, тревожно оглядываясь на министра.
Мунэмори досадливо вздохнул:
— Я, конечно, всегда рад тебя видеть, матушка, но, право, ты выбрала не лучший день для посещений.
— Как никогда, верно, сын мой, — сурово ответила Нии-но-Ама. — Я должна была прийти давным- давно.
Мунэмори слегка вытянул шею и испытующе посмотрел на нее:
— Мне жаль: я был не самым преданным сыном, но и ты, верно, понимаешь, что дела государства в последнее время несколько пошатнулись, особенно с уходом отца.
Нии-но-Ама поцокала языком.
— А ты совсем исхудал, — сказала она, заметив, как осунулось его лицо и запали глаза. — С каждым годом все больше походишь на мощи. Тебе нужно жениться. Видно, наложницы морят тебя голодом.
Мунэмори закрыл глаза.
— Матушка, сейчас не время…
— Боюсь, сейчас самое время, — холодно отрезала Нии-но-Ама. — Уже давно пора. Глупа же я была, что не видела этого. — Она подобралась ближе и вперила в него свой особый взор, каким обыкновенно осаживала Киёмори в минуты его неправоты. — Что у тебя за связь с Син-ином? Куда ты девал Кусанаги?
Мунэмори выпучил глаза и побелел как полотно.
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Очень даже понимаешь — вон как побледнел. Что за уговор у тебя был с Сигэмори, тот, что сорвался?
Мунэмори отвел взгляд.
— Сейчас это уже не важно.
— Как ты можешь так говорить? Как смеешь ты лгать мне! — вспылила Нии-но-Ама. — Не важно? Ты, самый могущественный человек в государстве — одно это, поверь, меня ужасает невыразимо, — заявляешь, что иметь дело со злыми духами и волшебными мечами — пустяк?
Мунэмори стиснул свой министерский жезл.
— Матушка, умоляю: говори тише! Для Тайра сейчас времена опасные. К чему задавать пищу для толков?
— Маппо грядет, а ты суетишься из-за каких-то сплетен? Мунэмори закатил глаза:
— Жаль, ты их не слышала — гонцов с востока. Наши войска одерживают победу за победой над сподвижниками Минамото. А о чем говорят люди? О том, что одного из полководцев Тайра убило молнией — это-де кара богов. В провинции засуха, а винят опять нас. У меня на руках указ, подписанный Го-Сиракавой, а мы не можем собрать людей, чтобы разбить Минамото, — все считают, будто государь-инок написал его по принуждению. Прав был отец: нельзя позволять людям трепать языками.
— Но ты-то треплешь им, вместо того чтобы ответить на мои вопросы.
