Мунэмори снова вздохнул, и тихо заговорил:
— Сигэмори знал о двойнике Кусанаги, хранящемся в Исэ. Он надеялся, что мы сможем подменить меч подделкой и вернуть Кусанаги в море. Но тем днем, когда я принес ее во дворец, мне стало дурно. А потом случился ураган и землетрясение. Верно, наша затея была неугодна богам. Вот и все, что я могу тебе сказать.
— Любопытное совпадение: ты был рядом с Кусанаги в тот самый день, когда разыгрался ураган.
— Это не совпадение. Разве я не говорил, что боги так выразили свое недовольство?
— А куда подевался меч-двойник?
— После землетрясения я тотчас отослал его обратно в Исэ.
— Ты уверен, что вернул именно его, а не настоящий Кусанаги?
Мунэмори молчал, все больше хмурясь и поджимая губы.
— Какая разница? — взорвался он наконец. — Это всего-навсего меч, символ власти! Пока он при императоре, все хорошо. Да и попади он в Исэ — что в том вреда? Сохраннее места не сыскать.
— От кого сохраннее? Мунэмори смотрел в сторону.
— От всех, кто способен употребить его во зло.
— Кого же, например? Мунэмори не отвечал.
— От меня, может быть? Или от Син-ина?
— Син-ин, — с нажимом процедил Мунэмори, — это сказка. Отговорка для преступников, желающих свалить вину на другого.
— Еще лучше, — сказала Нии-но-Ама. — Твоя сестра говорит, что этот самый дух пытался овладеть ее сыном, когда она разрешалась от бремени в Рокухаре. Приехала она к нам по твоему совету. Едва ли императорские родины можно назвать преступлением, в котором надо кого-то винить. Дух был поистине могуч — я это чувствовала.
Мунэмори очень бережно уложил жезл своего ведомства на подушечку рядом с собой.
— Послушай, матушка. Все это в прошлом. Сейчас же нас куда больше волнует настоя…
— Ты служишь Син-ину? — оборвала его Нии-но-Ама. Мунэмори воззрился на нее:
— Я не служу Син-ину. Есть такие, кто говорит обратное: будто Син-ин служит нашим врагам. Теперь, если позволишь, мне больше нечего тебе сказать.
Нии-но-Ама поднялась.
— Не понимаю я мужчин этого рода. Ни один из вас мне не доверял, хотя я могла во многом помочь. Твой отец не послушал меня — а теперь помилованные им дети ополчились против нас. Сигэмори не успел разобраться с Кусанаги, как умер. Вот и ты меня не слушаешь. Чем придется расплачиваться за твое упрямство? Впрочем, я, кажется, знаю.
— Всего хорошего, матушка. Нии-но-Ама смерила сына долгим взглядом.
— Что ж, быть посему. — Она поклонилась и вышла со всем изяществом, на какое еще были способны ее старые ноги, ни разу не оглянувшись.
Год напастей
Месяц сменялся месяцем, а дела в провинции шли все хуже. Дождей выпало мало, рис в полях не уродился. Воинам в отдаленных землях стало не хватать провианта, и наступление мятежников приостановилось.
В надежде вернуть стране процветание в середине седьмой луны изменили девиз эпохи — наступили годы Ёва, Сохранения мира. Мунэмори объявил помилование царедворцам, что бежали два года назад, и регент вместе с главным министром, вернувшись из ссылки, прибыли на поклон во дворец государя-инока Го-Сиракавы.
Весь год ходила молва, будто в храмах и святилищах тайно молятся за погибель клана Тайра — в отмщение монастырей Нары.
Пришла зима, а за ней — новый год, второй год эпохи Ёва, но положения в столице это не изменило. Риса в амбарах недоставало, на улицах появилось великое множество голодающих. Стражники Сыскного ведомства не успевали собирать трупы, начался мор. Люди, даже высокородные, боялись выйти из дому в страхе, что духи погибших заразят их болезнью. К концу четвертой луны правительство императора разослало обильные дары в двадцать два святилища поблизости от столицы, дабы умилостивить богов. Месяцем позже, видя, что новая эпоха не принесла избавления от бед, было решено переименовать ее повторно — начались годы Дзюэй. Однако и это не помогло. Засуха продолжалась. Пришла удушливая летняя жара, и все, кто мог, покинули столицу ради прохлады окрестных гор. Те же, что остались, распродали все ценности, чтобы купить риса, а не имевшие ценностей нищенствовали и побирались на улицах. С наступлением холодов дома стали рубить на дрова для обогрева. Грабили даже окрестные храмы. Родители умирали, отдавая последние крохи детям, влюбленные гибли, стараясь спасти друг друга.
Повсюду на улицах лежали непогребенные тела. Монахи, преисполнившись жалости, ходили меж покойников, чертя на челе санскритскую букву «а» и приобщая тем самым к жизни вечной.
В том году из значимых битв произошла лишь одна. На девятую луну дружина Тайра числом в несколько тысяч отправилась на восток — взять край Синано. Встретил ее двоюродный брат Ёритомо, Ёсинака, и вскоре легко одолел с помощью военной хитрости: приближаясь к Тайра, его знаменосцы держали алые стяги и только вблизи сменили их на белые знамена Минамото.
На востоке, в Канто, дела обстояли чуть лучше, но для большого похода провизии все же недоставало. Минамото Ёритомо проводил дни, рассылая пожертвования во все крупные святилища, чтобы заручиться их поддержкой. Особым приказом он запретил своим воинам грабить монастырские и храмовые угодья.
Его жена, Масако, тем временем родила сына… и обнаружила, что Ёритомо, пока она была в тягости, предавался утехам с наложницей, спрятанной неподалеку. Это вызвало настоящий переполох в поместье Ходзё, и двое челядинцев, которые помогали скрывать наложницу, по приказу Масако были зарезаны.
Так минул первый год эры Дзюэй, и не было двора, где бы не поселилась скорбь.
Безлюдный пир
Тайра Мунэмори сидел подле ширмы ките, из-за которой виднелся край серого рукава.
— Благодатного тебе Нового года, сестрица, — сказал он.
В этом году среди министров ответственным за проведение новогодних торжеств избрали Мунэмори, а он со своей стороны постарался ограничить их пределами ограды Сёмэмон, где урон постройкам был наименьшим, а ремонт проводился в первую очередь. Падал легкий снег, но гуляньям это не вредило. Саке и вино лились рекой, позволяя вельможам ненадолго забыть о бедах мира.
— Верно, хуже проклятия нет, — пробормотала Кэнрэймон-ин по ту сторону занавеса. — Не могу смотреть на эти яства без мысли о несчастных, которым нечего в рот положить.
— Наш рис вовсе не лучшего качества, — возразил Мунэмори, — а лук и дайкон выросли здесь, в императорском саду. Ни то ни другое не годится для черни. Вдобавок в нынешние смутные времена правительство должно хорошо питаться, иначе повсюду наступит хаос.
— А если править будет уже некем? — спросила Кэнрэймон-ин.
— Безлюдья боги не допустят, — сказал Мунэмори. — Уж эта-то земная поросль никогда не переведется. Быть может, просто пришло время проредить всходы.
— Ты, вижу, совсем очерствел душой, — заметила Кэнрэймон-ин.
— Как и подобает главе клана, — напомнил ей Мунэмори. — А ты жалостлива, как положено женщине.
Он услышал, как сестра охнула и опрокинула свою чашку с рисом.