сыновей! Скликайте дружину! Пусть каждый, кто верен Тайра, явится сюда с конем и мечом! Немедля!
В ответ послышался топот часовых, спешивших исполнить приказ.
— Я… пожалуй, пойду, господин, — пролепетал Юкицуна, расстилаясь в поклоне. — Кое-кто может заподозрить неладное, если не застанет меня в нужное время. — И, подобрав хакама, он припустил бегом к воротам, да так, словно за ним гнались призраки.
В течение следующего часа воины сотнями подтягивались в Нисихатидзё, отвечая на зов Киёмори. В управление Сыскного ведомства был послан гонец с уведомлением для Го-Сиракавы. В письме значилось, что господин Киёмори проведал о заговоре против своей семьи, подготовленном некоторыми из сподвижников государя-инока, в связи с чем намерен взять кое-кого под стражу, а отрекшегося императора просит не чинить тому препятствий. Ответ Го-Сиракавы был так расплывчат, что у Киёмори не осталось сомнений в причастности ина к мятежу.
Теперь глава Тайра с отрадой смотрел, как главный двор Нисихатидзё заполняется вооруженными всадниками с факелами в руках. «Как Го-Сиракава посмел тягаться мощью с Тайра? Должно быть, повредился в уме. Так пусть узрит глубину собственного помешательства!»
— Вот имена людей, которых надо схватить! — объявил Киёмори собравшимся воинам и зачитал данный Юкицуной перечень. После каждого имени он отряжал людей на поимку злоумышленника.
Для последнего же по списку — главного заговорщика На-ритики — Киёмори использовал иную тактику. Он попросту отправил к нему домой гонца с просьбой явиться в Нисихатидзё по срочному вопросу.
Уловка сработала. Через час, едва взошло солнце, лучшая карета Наритики подъехала к воротам усадьбы, и оттуда вышел советник, облаченный в самое изысканное из своих будничных одеяний.
— Только взгляни на него, — сказал Киёмори сыну, Мунэмори, приникнув с ним рядом к щели в бамбуковых ставнях. — Идет, точно его пригласили на утренние посиделки. Наверное, думает, что здесь вот-вот начнут потчевать завтраком, сливовым вином и танцами с музыкой. Что ж, его ждет сюрприз, хотя и не из приятных.
Попав за ворота, Наритика встревоженно огляделся — весь внутренний двор заполонили воины. Самураи Киёмори схватили советника под руки и втащили на ближайшую веранду.
— Ч-что происходит? — пролепетал Наритика. — Здесь какая-то ошибка!
В этот миг Киёмори оставил наблюдение и показался в дверях.
— Никакой ошибки нет, дайнагон.
— Господин Киёмори! Разве так положено принимать званых гостей?
— Прием самый теплый… для заговорщика.
— Заговорщика? Что за чушь! Я требую права поговорить с князем Сигэмори!
«Надеешься, что мой сын, которому ты сосватал сестру, за тебя вступится? Посмотрим».
Киёмори улыбнулся с напускной учтивостью:
— Он еще не приехал, советник. Боюсь, вам придется подождать.
— Связать его, господин? — спросил один из конвоиров.
— В этом не будет надобности, — сухо отозвался Киёмори. — А пока сделайте милость — отведите изменника в нашу новую комнату ожидания.
Воины выволокли Наритику прочь и заперли в крохотном чулане. Вскоре подоспел новый отряд.
— Повелитель, мы поймали монаха по имени Сайко.
— Превосходно. — Киёмори поднялся и вышел под широкий навес со стороны основного двора. — Ведите его сюда.
Самураи вытолкнули перед собой неказистого бритоголового коротышку, туго связанного по рукам и ногам, и бросили ниц перед господином.
— Стало быть, — произнес Киёмори, — ты и есть тот самый смутьян, что сгубил преподобного Мэйуна и собирался сделать то же со мной? Полюбуйся-ка на себя теперь! — И он с силой ударил монаха в лицо обутой в сандалию ногой[60]. — Так-то ты служишь своему господину, государю-иноку? Ты и твой сын — оба холопье отродье — получили на службе у Го-Сиракавы-ина чины и звания не по заслугам, да зазнались сверх всякой меры. Нашептывали государю, чтобы он сослал ни в чем не повинного настоятеля, затеяли смуту в государстве, а сверх того стали покушаться на весь мой род и с этой целью вступили в сговор. Признавайся во всем!
Сайко же, точно не замечая разбитого носа и щеки, выпрямился и с дерзкой ухмылкой ответил:
— Холопье отродье? От такого слышу! Да, я участвовал в заговоре. Но кто из пае низкорожденный — еще нужно проверить. Не твоего ли отца, деревенщину, прибившегося ко двору, вельможи гоняли взашей? Не ты ли сам явился в Хэйан-Кё пешим, на своих высоких гэта, похваляясь победой над горсткой пиратов? Всяк тогда негодовал, узнав, что ваше племя возвысилось до четвертого ранга помощника управителя, тогда как нам, рожденных в домах воинов-самураев, не в диковинку занимать высокие посты. Когда этакие поднимаются до звания канцлера — не лучше ли служит отечеству тот, кто их свергает?
Киёмори стиснул кулаки до боли в пальцах.
— Уведите его прочь и предайте пытке, — наконец произнес он. — Каждое слово его признаний должно быть записано, а после направлено мне. Когда закончите, оттащите на широкий проезд и там обезглавьте. В назидание прочим.
— Что ж, убей меня, коли посмеешь, — отозвался Сайко. — Но знай: моих трудов тебе не уничтожить, ибо я служу господину куда сильнее тебя, сильнее самого Го-Сиракавы. Моей душе уготовано место в Обиталище демонов. С могуществом, какое меня ждет, я смогу в полной мере угодить своему повелителю. Услышь же меня, князь Тайра: ты обречен, как и твой жалкий мирок. Свой шанс предотвратить это ты упустил. Отныне ничто вас не спасет.
И монах расхохотался в руках у воинов, которые тащили его прочь.
— На кого он здесь намекал? — спросил Киёмори у Мунэмори, притихшего у него за спиной. — Что это за чудище, которому он служит?
Мунэмори прокашлялся.
— Ты, должно быть, слышал слухи о призраке Син-ина, мстительного прежнего императора. Поговаривают, его снова видели в городе…
Киёмори развернулся и хмуро оглядел сына.
— Духи и демоны не оправдание — сколько раз это повторять! Я прихожу к мысли, что иные люди сами подобия демонов.
— Отец, — произнес Мунэмори чуть мягче, — мать сказала, что… может быть, ками больше не благоволят нашему роду. То есть сначала великий пожар, а теперь и это…
— Чушь! — воскликнул Киёмори. — Пожар нас не тронул. О заговоре мы узнали раньше, чем он успел нам навредить. Не бойся, сын мой, не иссякла еще наша удача. Твою мать тревожат простые старушечьи страхи. Не слушай ее.
Мунэмори ушел, хотя, на взгляд Киёмори, слова утешения на него не подействовали. «Он всегда был трусливей и мнительней, чем остальные, — подумал Киёмори. — С другой стороны, он и младше их. Пошлю его наместником в какой-нибудь дальний край, где он не причинит неприятностей».
Поздним утром главе Тайра доставили показания Сайко, как и весть о его казни. Киёмори взял свитки и отправился к каморке, в которой держали Наритику. Снаружи было слышно, как вельможа в страхе бормочет себе под нос. Киёмори толкнул дверь, и та отъехала в сторону с громким стуком.
Взмокший Наритика подскочил на месте.
— А, это вы, господин Киёмори. Я уж подумал, самураи пришли…
— За что? — оборвал его Киёмори. — Я пощадил твою жизнь после смуты Хэйдзи по мольбе сына, которому ты был любимым наставником. Обыкновенно человек платит добром за благодеяние. За какие обиды взялся ты погубить наш род? Говори: я хочу услышать это из твоих собственных уст.
— Нет-нет, — отпирался Наритика. — Как я говорил, случилась ошибка. Кто-то оболгал меня перед вами.
Тут уж Киёмори швырнул под ноги вельможе бумагу с признанием Сайко.
— Мы допросили доверенного советника ина, и он называет тебя зачинщиком смуты! Что скажешь на это? — Киёмори захлопнул дверь и зашагал к себе. Первым же двум встречным воинам он повелел: — Возьмите этого негодяя и пытайте, пока все не выложит.
