обитателей с беспредельной ненасытностью. Они не щадят и животных, и те становятся от этого как бешеные. Нашествия длятся до конца августа, а на смену им приходит, сказано мне, обострение заразных болезней, нередко поражающих в начале зимы тех, кто был от них прежде избавлен. Так посредственное утешение, приносимое солнцем, заточено меж комариной зловредностью и зловредностью болезней, появляющихся с исчезновением комаров. Мы с Эйнаром часто обсуждали эти хвори, начавшиеся за несколько лет до моего прибытия, тогда как комары известны с доисторической древности. Последовало итоговое суждение, объявляющее без дальнейших церемоний насекомых ответственными за болезни. Народ Гардара и окрестных фьордов всегда был жертвой хворей, которые повсюду считаются людским уделом, а здесь вдобавок усугублены морозом. Новая Фула была царством изогнутых хребтов, закостенелых спин, опухших от жидкости колен, бессильных ног еще в большей степени, чем на матери-родине, где меж тем убожества сии так часты, что никто и не думает на них жаловаться. Я упрекал в этом Бога, с которым эти люди плохо уживались, и лед, на котором они существовали с грехом пополам. Тот или другой пощадили этот народ от пытки проказой. Другое дело заразные болезни. Что плебеи наиболее от них защищены, вызывало подозрения, но, тем не менее, не обвинения; я выразил надежду, что Эйнар не впадет в заблуждения, приписывая колдовству то, что исходит от природы, и станет действовать так, чтобы в дрязгах с плебеями жажда мести не основывалась на этом подозрении. Он ответил мне, что против них нет недостатка в доказанных обвинениях, так что напрасный труд фабриковать непроверенные. Я убедился из этого, что Эйнар, невзирая на уважение к моей власти, сохранил в отношении плебеев враждебность, передавшуюся ему от его сограждан. Неуязвимость плебеев заставляла усомниться, что дело в болотных испарениях и миазмах, ко всему державшихся в таком морозном краю, ибо эти неудобства испытывали обе расы. Что же до комаров, хотя мне казалось, будто равновесие установилось между неопределенностью и презумпцией, я приказал на всякий случай окурить дома и обмазывать открытые части тела медвежьим или тюленьим жиром. Это не помогло: то ли комары насмехались над этими предосторожностями, то ли народ их не соблюдал. Мучения не прекратились, а хвори усугубились. Потому мое внимание и привлек Йорген Ульфссон Йорсалафари, Путник из Иерусалима, чье прозвище ясно говорило о том, что, не довольствуясь посещением Мавритании наживы ради, он обратился к Святым местам из благочестия. Он перенял восточную говорливость и манеры. Он рассказывал о приключениях столь необычных, что лишь человек, путешествовавший столько, сколько я, был в состоянии ему поверить. Он купил, чтобы продать с выгодой, слоновую кость, несравнимо более ценную, чем моржовая или нарвалья, и шкуры львов, лучше, чем медвежьи шкуры из Новой Фулы, годившиеся на то, чтобы украшать доспехи рыцарей или покрывать ложа купцов. Он обзавелся, по его рассказам, чередой обольстительных наложниц с синими щеками, кои следовали за ним повсюду, и чье сладострастие, приправленное молчаливым поведением, помогало ему коротать жаркие ночи. Я знал из моих путешествий по Италии и Испании, что за морем живут люди, чья чернота располагает как к рабству, так и к неге. Если бы я сомневался в его повествованиях, то свидетельства римских дворян и господина графа д'Аскуаня помогли бы мне в них поверить. Но в особенности свет, пролитый им на резню в долине, прибавил достоверности этим рассказам. Он сказал, что привез с Востока обезьянку, которую любил как собственного ребенка и повсюду с собою возил. Он не расставался с ней, пока, возвратившись домой, не предпринял поездку из Исландии, дабы купить шерсти и перепродать, обманывая Ганзу, купцам с материка. Буря отшвырнула его от Исландии до берегов Новой Фулы, где его груженное шерстью судно потерпело кораблекрушение в Эйнарсфьорде. Он был спасен и выхожен крестьянином с берега, у которого и жил уже десять месяцев. Обезьяна чудесным образом уцелела в бедствиях путешествия и суровостях климата. Когда настала пора отправиться на поиски возможности вернуться на родину, Йорген Ульфссон, потерявший в кораблекрушении золото, шерсть и товарищей, не смог уплатить крестьянину за гостеприимство. Дети того, в качестве платы, потребовали с громкими воплями обезьянку, которую они успели полюбить. Йоргену было тем труднее отказать, что животное не вынесло бы длинного перехода по льду, необходимого, чтобы достичь Гардара.
Об обезьяне понеслись слухи. Простые эти люди окружили неизвестную доселе зверюшку злокозненными легендами, сделали из нее тварь Откровения и приписали ей внезапное наступление болезней, которые действительно появились именно в то время.
Капитан снялся с якоря в конце июня. Вместе с Аббатом и динаром Соккасоном он принял решение снарядить экспедицию на север, на поиски других учреждений и на охоту, чтобы заготовить зимние припасы. Экспедиция оказалась неудачной. Капитан направил «Короткого Змея» на север, следуя вдоль западного побережья Новой Фулы. Он надеялся достичь Западного Учреждения, согласно традиции, располагавшегося в четырехстах милях к северо-западу от Гардара, и, согласно традиции же, последний контакт с ним был «три поколения тому», без дальнейших уточнений. Еще севернее его целью были охотничьи угодья, которые легенда смутно упоминала как «Страну без Домов», в двух неделях морского пути от Гардара. Капитан, таким образом, отвел на путь туда и назад месяц, прибавив к этому две недели на охоту и две недели на высадку и обследование Западного Учреждения с окрестностями, время это он был готов, в случае необходимости, сократить. По такому расчету возвращение приходилось на конец августа. Капитан тщательно выяснял скорость, которой соответствовали продолжительность пути и расстояния; хотя прямых свидетельств и не осталось, но старики сохранили из повествований своих предков несколько полезных сведений. Речь шла о плавании в открытом море на Границе видимости берега в хорошую погоду, без помех и объездов из-за льдов, со встречным ветром, говорили они с усмешкой, дующим один день из двух. «Короткий Змей» был приспособлен, подобно всем судам эпохи, чью конструкцию он наследовал, идти против ветра, хоть и был снабжен всего одним квадратным парусом, четко держать курс и идти в спокойных водах, благодаря силе гребцов. Исходя из всего этого, Капитан оценил среднюю скорость в два узла и три четверти в час. За месяц, не считая выходов на берег, это давало примерно две тысячи миль в обе стороны, то есть тысячу миль, чтобы достичь Страны без Домов. Дальнейшее показало, что Капитан был чрезмерно оптимистичен. В Западном Учреждении, которого «Короткий Змей» по плану легко достиг через неделю, Капитан и его товарищи не нашли ничего, кроме опустошения. Вокруг руин большой церкви они увидели заброшенные фермы с провалившимися торфяными крышами и проломанными стенами. На подворьях и в хлевах валялись скелеты овец, коров и лошадей. Человеческие останки, еще обернутые в клочья одежд, свидетельствовали, что кончина, насильственная и внезапная, помешала погребению. Моряки обыскали дома и пристройки, но сразу поняли, что события произошли так давно, что невозможно надеяться повстречать живую душу. Они не нашли ничего, что стоило бы прихватить на борт. Они тщетно обходили окрестности. Отдаленные фермы, изолированно стоящие в ложбинах или на холмах, пребывали в таком же запустении. Капитан, позаботившийся запастись чернилами и веленем, набросал план и несколько рисунков, которые должны были послужить отчетом. 15 июля «Короткий Змей» вышел из прибрежных вод и взял курс на норд-вест, следуя вдоль берегов. Он достиг Страны без Домов и ее бесконечных охотничьих угодий только после двух недель плавания против сильного ветра с вест-норд-веста, с дождем, снегом и ледяной крупой и при плохой видимости, увеличивавшей опасность айсбергов. Они остались там на три недели, чтобы наполнить свои бочки и бочонки охотничьей и рыболовной добычей, которая удалась не вполне, зато солнца оказалось довольно, чтобы сушить мясо и рыбу на освещенных склонах. Медведи с дрейфующих льдин были редки. Годовалые гуси, остановленные линькой маховых перьев с их крыльев и неспособные летать, перед тем как обрести возможность направиться к зимовкам, были дичью изобильной, простой в добыче и сохранении в жире. Люди с «Короткого Змея» устроили им немалую резню. Они убили также нескольких тюленей и моржей, несмотря на отвращение, которое вызывало такое мясо у этих людей с материка. Капитан бдительно следил за белым светом с открытого моря, выдававшим, в нескольким милях к северу, неуклонное приближение дрейфующих льдов. Ледяные линзы намерзли вдоль берега и по ночам начинали сковываться в единое целое. Чистики и глупыши мало-помалу покидали нависающие над морем высокие скалы, белые от помета. Эти знаки предвещали приход беспощадной зимы, которая преждевременно застигла «Короткого Змея» и его команду. Капитан велел загружать припасы с такой поспешностью, что люди не узнавали его. Они отправились за кусками мяса, что сушилось на холмах. Они наскоблили соли в лужицах морской воды в стоячих проливах фьорда, чтобы засолить последних рыб. Птицы, сваренные в собственном жиру на кострах из торфа и тростника, были утрамбованы в бочки. Люди, одержимые перспективой голода, лишь с трудом смогли прекратить охотиться и ловить рыбу, чтобы привести «Короткого Змея» в мореходную готовность. Капитану пришлось проявить власть и прибегнуть к угрозам, которые заставили их оценить все уменьшающуюся высоту солнца над горизонтом. Отчалив от
