— Оно не мертвое. Так многие говорили и раньше. Они поднимались туда и ждали, как и вы. Двадцать пять лет назад так делал и я. А мой сосед, когда давным-давно призвали его жену, ждал там три месяца — день за днем, ночь за ночью. Она не вернулась. Никто не возвращается с Монте Вериты.
«Она сорвалась. Она разбилась. Вот как было дело», — он просил их, убеждал их, умолял их подняться с ним на поиски ее тела.
Тихо, с состраданием старик покачал головой:
— Раньше мы тоже так поступали, — сказал он. — Среди нас есть отличные скалолазы, которые знают каждый дюйм нашей горы. Они осматривали даже южный склон до самого края большого ледника, где уже жить немыслимо. Тел никогда не находили, потому что наши женщины не разбивались. Они там, с сакердотессе.
— Тогда у меня исчезла надежда, — продолжал Виктор. — Не было смысла спорить с ними. Нужно было идти в долину и пытаться получить помощь в селении. А в случае неудачи спускаться ниже, в те места, которые он знал лучше, и искать проводников там.
— Тело моей жены где-то на горе, — сказал он. — Я должен его найти.
Если ваши люди отказываются мне помочь, я найду других.
Старик обернулся и кого-то позвал. Из толпы молчаливых зрителей вышел ребенок, маленькая девочка, примерно девяти лет. Старик погладил ее по голове.
— Эта девочка, — сказал он Виктору, — видела сакердотессе и говорила с ними. В прошлом и другие дети встречали их. Они показываются только детям, и то редко. Она вам расскажет, что она видела.
Девочка начала рассказ высоким нараспев голосом, не сводя с Виктора глаз, и он почувствовал, что она привыкла выступать перед слушателями, что ее легенда, словно накрепко выученный урок, превратилась в песню. Она говорила на местном диалекте — Виктор не понял ни слова.
Когда девочка замолчала, вступил старик. Он переводил рассказ, видимо, по привычке декламируя таким же пронзительным голосом.
— Я была с подругами на Монте Верите. Налетел ураган, и мои подруги разбежались. Я заблудилась и попала в то место, где были стены и окна. Я заплакала, я боялась. Она вышла из стены, высокая и прекрасная, и еще одна с ней, тоже молодая и красивая. Они успокоили меня, и мне захотелось с ними внутрь, туда, где с башни слышалось пение. Но они сказали, что туда мне нельзя. Они сказали, что я могу вернуться, чтобы жить с ними, когда мне будет тринадцать лет. На них было белое одеяние, до колен, а руки и ноги обнажены, волосы коротко подстрижены. В нашем мире нет таких красивых, как они. Они провели меня с Монте Вериты до тропинки, откуда я нашла путь сама.
Я рассказала все, что знаю.
Когда старик закончил повествование, он взглянул Виктору в лицо.
Виктора поразила вера, с какой они принимали свидетельство ребенка. Было же ясно, что девочка заснула, видела сон и решила, что все случилось в действительности.
— Извините, — сказал он своему переводчику, — но я не могу поверить в детскую сказку. Все это только ее воображение.
Старик снова обратился к девочке, и та тут же скрылась в хижине.
— На Монте Верите они дали ей пояс из камней, — сказал он. — Родители держат его под замком, чтобы он не принес несчастья. Она пошла попросить его, чтобы показать вам.
Через несколько минут девочка вернулась и подала Виктору пояс, такой маленький, что им можно было затянуть лишь очень тонкую талию или носить на шее. Похожие на кварц камни были умело подогнаны и обработаны человеческой рукой с удивительным искусством. Они нисколько не походили на те поделки, которые мастерят крестьяне зимними вечерами, чтобы скоротать время.
Виктор молча вернул ребенку пояс.
— Она могла найти его на горе, — предположил он.
— У нас нет таких, — ответил старик. — В долине и даже в городах, где я бывал, тоже такие не делают. Девочке дали пояс те, кто живет на Монте Верите, она говорила вам.
Спорить не имело смысла. В своем упрямстве, в своей вере в предрассудки они не принимали никаких доводов. Виктор попросил разрешения остаться в доме старика еще на одну ночь.
— Оставайтесь, — ответил тот, — до тех пор, пока не узнаете правды.
Соседи постепенно разошлись, чтобы вернуться к повседневным делам. Все было так, будто ничего не случилось. Виктор снова тронулся в путь. На этот раз к северному уступу, но вскоре понял, что не сможет с этой стороны взобраться на гребень без помощи тренированных скалолазов и снаряжения. Если Анна пошла этим путем, она, наверное, разбилась.
Тогда он опять вернулся в деревню, которая стояла на восточном склоне и была уже погружена в темноту. Он прошел в комнату и заметил, что ему приготовили еду, а матрас положили поближе к очагу.
Виктор был слишком утомлен, чтобы есть. Он бросился на матрас и тут же уснул. Следующим утром он проснулся рано и снова поднялся на Монте Вериту.
Он просидел на горе целый день, ждал, глядел на узкие окна, в то время как солнце прожигало скалу на вершине, медленно двигаясь по небу, и наконец склонилось на западе. Ничто не шевельнулось за стенами, никто не вышел оттуда.
Виктор вспоминал о том, другом человеке из деревни, который много лет назад провел здесь три месяца — каждый день и каждую ночь — и спрашивал себя, хватит ли настолько его выносливости, так ли он стоек.
На третий день в полуденный час, когда солнце жгло неимоверно, он не в силах был больше выносить жару и отошел, чтобы прилечь в лощинке, благословляя прохладу нависающей скалы.
От постоянного всматривания Виктор был совершенно разбит и уснул, полный отчаяния…
Он проснулся, как от толчка. Стрелки часов показывали пять, и в лощине было уже холодно. Виктор выбрался наверх и взглянул на скалу, позолоченную лучами заходящего солнца. Тогда он увидел ее. Она стояла под стеной на крошечном выступе в несколько футов, под которым скала обрывалась отвесно вниз.
Она ждала там, глядя на него. Он бросился к ней, крича: «Анна, Анна!»
Он рыдал, и ему казалось, что сердце его разорвется на части. Но, приблизившись, он понял, что подойти к ней не удастся. Между ними пролегала глубокая трещина футов в двенадцать — он не мог коснуться ее.
— Я остановился там и глядел на нее, — сказал Виктор. — Я молчал.
Что-то сдавило горло, и я чувствовал, как слезы текут по лицу. Я плакал. Я думал, что она разбилась, что она умерла, а она была там, живая. Я не находил слов, хотел спросить ее: «Что случилось? Где ты была?», — но понял, насколько это все бесполезно. Тут я с ослепительной ясностью осознал, что правдой было все, что говорил старик, что говорила девочка. И все это не было вымыслом или суеверием. Хотя я смотрел только на Анну, мне казалось, что все вокруг как будто ожило. За прорезями окон вверху угадывалось Бог знает сколько глаз, они смотрели на меня, следили за мной. Я чувствовал их рядом за стенами. Это было жутко, вызывало ужас, теперь я знал, что они действительно существуют.
Напряжение снова послышалось в голосе Виктора, его руки задрожали. Он потянулся за стаканом с водой и жадно глотнул.
— На ней была не ее одежда, — продолжал он, — что-то вроде рубашки — туника до колен, обвязанная поясом из камней, таким, как показывала мне девочка. Ноги ее были босы, руки обнажены. Меня больше всего напугало, что ее волосы были коротко пострижены, как у тебя или у меня. Это ее странным образом изменило, сделало моложе, но в то же время и строже. Она заговорила, и ее голос звучал обычно, как если бы ничего не случилось:
— Иди домой, Виктор, дорогой. Обо мне не беспокойся.
Виктор едва поверил, что это она говорит с ним оттуда. Уж слишком все походило на послание души умершего, которое медиум передает родным на спиритическом сеансе. Он не знал, как ей ответить. Он даже решил, что ее загипнотизировали, внушили ей эти слова.
— Почему ты хочешь, чтобы я ушел домой? — спросил он как можно ласковее, чтобы не внести еще большего смятения в ее и так уже потревоженный этими людьми рассудок.
— Это единственное, что остается сделать, — ответила она и улыбнулась, как всегда, счастливо,
