— Это мы еще посмотрим, сударь, — ответил Филипп, становясь в позицию и направляя шпагу в сторону виконта. — Вы готовы?
— Господин лейтенант, — обратился к нему бригадир, старший в команде из шести человек, с которой прибыл Филипп, — может, нам нужно…
— Не вмешивайтесь, — приказал лейтенант, — это наше личное дело. Я к вашим услугам, господин виконт!
М-ль Шон взвизгнула, а Жильберу захотелось, чтобы карета стала такой же глубокой, как колодец: тогда он смог бы надежно спрятаться.
Первым атаковал Жан. Он на редкость умело орудовал шпагой, а этот род оружия требует расчетливости едва ли не больше, чем физической ловкости.
Но, похоже, ярость несколько поуменьшила искусность виконта. Филипп же, напротив, действовал своей шпагой, словно рапирой; казалось, он просто упражняется в зале для фехтования.
Виконт отступал, нападал, прыгал вправо, влево, при каждом выпаде кричал наподобие армейских фехтмейстеров.
В противоположность ему Филипп, стиснув зубы и сощурив глаза, твердо и неколебимо, подобно изваянию, стоял на месте, все замечая, все предвидя.
Присутствующие, и Шон в том числе, молча наблюдали за поединком.
Бой продолжался уже минуты три, но ни один финт виконта, всякий раз сопровождающийся криком, ни одно его притворное отступление не заставили Филиппа сдвинуться с места. При этом Филипп, вне всякого сомнения изучавший манеру противника, сам не сделал еще ни одного выпада.
Вдруг виконт Жан попытался нанести Филиппу удар и вскрикнул.
В тот же миг на манжете у него начало расплываться красное пятно, и по пальцам побежали струйки крови.
Парируя удар, Филипп поразил противника в предплечье.
— Сударь, вы ранены, — предупредил он.
— Да я и без вас это чувствую! — побледнев и выронив шпагу, крикнул виконт Жан.
Филипп поднял ее, протянул противнику и сказал:
— Ступайте, сударь, и не делайте больше подобных глупостей.
— Проклятье! Если я их делаю, я сам за них и расплачиваюсь, — пробурчал виконт и, видя, что Шон выскочила из кареты, спеша оказать ему помощь, крикнул: — Скорей, Шоншон, скорей!
— Сударыня, — обратился к ней Филипп, — прошу вас отдать мне справедливость и признать, что это произошло не по моей вине. Я же со своей стороны весьма сожалею, что вынужден был прибегнуть к крайнему средству и обнажить шпагу при даме.
Поклонившись, он оставил брата и сестру и подошел к смотрителю почтовой станции со словами:
— Распрягайте, мой друг, лошадей и отведите их на место.
Жан погрозил Филиппу кулаком, но тот только пожал плечами.
— О, глядите, — вдруг крикнул смотритель, — как раз тройка вернулась! Куртен! Куртен! Немедленно перепрягайте их в карету этого господина.
— Но, хозяин… — начал было кучер.
— Не спорьте! Господин спешит, — прервал его смотритель и повернулся к виконту: — Не отчаивайтесь, сударь. Вот как раз и лошади подоспели.
— Превосходно, — буркнул Жан Дюбарри. — Но лучше бы они вернулись полчаса назад.
Подрагивая ногой, он смотрел, как Шон своим носовым платком перевязывает ему проколотую насквозь руку.
Филипп снова вскочил в седло и отдавал распоряжение с таким видом, словно ничего не случилось.
— Поедемте, братец, поедемте, — приговаривала Шон, ведя Жана Дюбарри к карете.
— А арабский жеребец? — воскликнул он. — Ладно, пусть идет ко всем чертям! Сегодня у меня невезучий день.
И он влез в карету.
— Ну вот, теперь мне и ноги будет не вытянуть, — сказал он, увидев Жильбера.
— Сударь, я был бы в крайнем отчаянии, если бы оказалось, что я причиняю вам неудобство, — промолвил юноша.
— Перестаньте, Жан, перестаньте, — вступилась за Жильбера м-ль Шон, — оставьте мне моего философа.
— Пускай он сядет на козлы, черт побери!
Жильбер покраснел.
— Я не лакей, чтобы сидеть на козлах, — отрезал он.
— Поглядите-ка на него! — изумился Жан.
— Если вы позволите мне выйти, я выйду.
— Так какого черта! Выходите! — рявкнул Жан.
— Нет, нет, сядьте лучше напротив меня, — сказала Шон, удерживая юношу за руку. — Так вы не будете беспокоить моего брата.
Наклонясь к виконту, она шепнула ему на ухо:
— Он знает человека, который вас ранил.
Глаза Жана Дюбарри радостно сверкнули.
— Отлично! Тогда пусть остается. И как же звать этого господина?
— Филипп де Таверне.
В этот момент молодой офицер проезжал рядом с каретой.
— Эй, офицерик! — крикнул ему Жан. — Вы сейчас, разумеется, горды собой, но придет и мой черед.
— А это мы увидим, когда вам только будет угодно, сударь, — невозмутимо ответил Филипп.
— Еще как увидим, господин Филипп де Таверне! — крикнул Жан, постаравшись не упустить, какое впечатление произведет на молодого человека то, что его назвали по имени.
И действительно, Филипп с неподдельным удивлением, к которому примешивалось легкое чувство тревоги, поднял голову, однако, в тот же миг овладев собой, с неподражаемым изяществом приподнял шляпу и бросил:
— Доброго пути, господин Жан Дюбарри.
Карета рванулась с места.
— Тысяча чертей! — поморщившись, произнес виконт. — Знаешь, милая Шон, мне ужасно больно.
— На первой же станции, где будем менять лошадей, потребуем врача, покуда этот мальчик будет завтракать, — сказала Шон.
— А мы ведь и правда не позавтракали, — заметил Жан. — Но у меня боль отбила аппетит, я чувствую только страшную жажду.
— Хотите стаканчик вина?
— Разумеется. Налейте.
— Сударь, — позвольте мне высказать одно замечание, — вступил в беседу Жильбер.
— Ну, высказывайте.
— В вашем состоянии наихудшее питье — это вино.
— Вот как? — удивился виконт и, поворотясь к Шон, поинтересовался: — А этот твой философ случайно не врач?
— Нет, сударь, я не врач, но если Господу будет угодно, когда-нибудь стану им, — ответил Жильбер. — Просто в одном сочинении, предназначенном для военных, я прочел, что раненые прежде всего должны остерегаться использовать в качестве питья ликеры, вино и кофе.
— А так вы прочли… Что ж, тогда поставим на этом точку.
— Но ежели вы, господин виконт, соблаговолите дать мне свой носовой платок, я пойду смочу его в этом ручье и оберну им вашу руку. Вам сразу станет гораздо легче.
— Сделайте это, мой друг, — попросила Шон. — Форейтор, стой!
