— Но ведь вы, по-моему, и не пытались?
— Ах, сударь, вы так добры, говоря со мной по-дружески…
— Да ведь мы с вами сверстники, графиня.
— Почему мне не двадцать лет, ваше превосходительство, и зачем вы не простой адвокат, каким были прежде! Вы защищали бы мое дело в суде, и никакие Салюсы не выстояли бы против вас.
— К сожалению, нам уже не по двадцать, сударыня, — с галантным вздохом отозвался вице- канцлер, — а значит, следует воззвать к тем, кто сегодня в этом возрасте, потому что, как вы сами признали, наибольшим влиянием пользуются именно двадцатилетние… Но неужто вы и впрямь никого не знаете при дворе?
— Только старых вельмож, ушедших от дел; ныне они краснели бы за свою старинную приятельницу… потому что она обеднела. Впрочем, ваше превосходительство, у меня есть право доступа в Версаль, и я могла бы туда отправиться, но к чему это? Ах, если бы я вернула свои двести тысяч ливров, люди стали бы вновь искать моего общества. Сотворите это чудо, ваше превосходительство.
Канцлер притворился, будто не слышал последних слов.
— На вашем месте, — сказал он, — я забыл бы про стариков, как они сами вас забыли, и обратился бы к молодым, которые вербуют себе сторонников. Вы хоть немного знакомы с принцессами?
— Они меня забыли.
— Да они и не могут ничего. А с дофином знакомы?
— Нет.
— Впрочем, — продолжал г-н де Мопу, — он слишком занят эрцгерцогиней, которая вот-вот прибудет, и не способен думать о другом; что ж, поищем среди фаворитов.
— Я уже даже не знаю их имен.
— Как насчет господина д'Эгийона?
— Это тот ветрогон, о котором рассказывают такие некрасивые истории? Который прятался на мельнице, покуда другие сражались? Фу!
— Полно! — заметил канцлер. — Мало ли что говорят, не всему можно верить. Поищем других.
— Поищите, ваше превосходительство, поищите.
— А почему бы и нет? Да… Нет… Нашел!
— Говорите, монсеньер, говорите!
— А не обратиться ли вам прямо к графине?
— К госпоже Дюбарри? — спросила посетительница, раскрывая веер.
— Да, у нее доброе сердце.
— Возможно, возможно…
— А главное, она любит оказывать услуги.
— Я ей не понравлюсь, ваше превосходительство, я слишком древнего рода.
— Что вы, графиня! Я полагаю, вы заблуждаетесь: она ищет сближения со знатными семействами.
— В самом деле? — обронила старая графиня, заколебавшись.
— Вы с ней знакомы?
— Боже мой, конечно, нет.
— Вот это нехорошо. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что она пользуется влиянием?
— Да, уж она-то особа влиятельная, но я ее никогда не видела.
— А ее сестру Шон?
— Тоже нет.
— А ее сестру Биши?
— Нет.
— А ее брата Жана?
— Нет.
— А негритенка Самора?
— Но при чем тут негритенок?
— Но ее негритенок — это же сила!
— Тот самый уродец, разряженный мопс, чьи портреты продаются на Новом мосту?[93]
— Да, да, он самый.
— Откуда же мне знать этого черномазого, ваше превосходительство! — воскликнула графиня, чье достоинство было задето. — Да и с какой мне стати водить с ним знакомство?
— Ну, графиня, вижу, вам не хочется сохранить ваши земли.
— Почему же?
— Потому что вы презираете Самора.
— Но чем мне может помочь ваш Самор?
— Он может сделать так, что вы выиграете тяжбу, вот и все.
— Это исчадие Мозамбика может мне помочь? И я выиграю тяжбу? Но каким образом, скажите на милость?
— Ему достаточно сказать своей хозяйке, что он будет рад, если вы ее выиграете. Вы же понимаете, что значит пользоваться влиянием. Он добивается от своей госпожи всего, чего хочет, а его госпожа добивается, чего ей угодно, от короля.
— Выходит, Францией правит Самор?
— Гм! — обронил г-н де Мопу, качая головой. — Самор очень могуществен, и я предпочел бы поссориться… скажем, с дофиной, чем с ним.
— Боже правый! — вскричала графиня Беарнская. — Если бы я услышала это не от столь достойной особы, как ваше превосходительство…
— О Господи, да не только я, любой вам скажет то же самое. Спросите герцогов и пэров, не берут ли они с собой, собираясь в Марли или в Люсьенну, драже, чтобы угостить Самора, или жемчужные серьги для его ушей. Да я сам, я, канцлер или почти канцлер Франции, — так вот, знаете, чем я занимался, когда вы вошли? Выправлял ему патент на должность губернатора.
— Губернатора?
— Да, господин Самор назначается губернатором замка Люсьенна.
— Такою же должностью вознаградили графа Беарнского за двадцатилетнюю службу!
— Да-да, верно, его назначили губернатором замка Блуа.
— О Господи, какое падение! — возопила старая графиня. — Значит, монархия погибла?
— Во всяком случае, она тяжело больна, графиня, и как вы знаете, каждый старается вытянуть у умирающего все, что можно.
— Разумеется, разумеется, но для этого надо иметь возможность приблизиться к больному.
— Знаете, что вам надобно, чтобы найти у госпожи Дюбарри хороший прием?
— Что же?
— Хорошо бы, если бы вы привезли ей этот патент для ее негритенка…
Да, недурной первый шаг!
— Неужели, ваше превосходительство? — спросила удрученная графиня.
— Я в этом убежден, но…
— Но… — повторила графиня Беарнская.
— Вы не знакомы ни с кем из ее окружения?
— Я-то нет, но вы, ваше превосходительство?
— Я?
— Да, вы.
— Боюсь, здесь я ничем не могу вам помочь.
— Ну, значит, судьба решительно от меня отвернулась, — вымолвила несчастная старуха, сраженная всеми этими трудностями. — Хоть ваше превосходительство и принимает меня так, как никто и никогда не принимал, а ведь я даже не надеялась удостоиться чести повидать вас, да что толку! На пути моем все равно встают неодолимые препятствия: мало того, что я, графиня Беарнская, готова угождать госпоже
