Дюбарри, чтобы заручиться ее благосклонностью, готова взять на себя роль посыльного к этому ужасному негритенку, которого, повстречайся он мне на улице, не удостоила бы и пинка в зад, но я даже не могу пробиться к этому уроду…
Г-н де Мопу снова принялся поглаживать подбородок; казалось, он размышлял, как помочь графине, но тут канцелярист доложил:
— Виконт Жан Дюбарри.
Услышав это, канцлер всплеснул руками, изображая изумление, а графиня, близкая к обмороку, упала в кресло.
— А вы еще утверждали, будто судьба от вас отступилась, сударыня! — воскликнул канцлер. — Ах, графиня, графиня, на самом деле небеса пекутся о вас.
После этого он повернулся к канцеляристу и, не давая бедной старухе опомниться от потрясения, приказал:
— Просите.
Канцелярист удалился; миг спустя он ввел знакомого нам Жана Дюбарри; нога у виконта не сгибалась в колене, рука висела на перевязи.
Последовал обычный обмен приветствиями; графиня, вся дрожа, нерешительно попыталась встать, чтобы откланяться; канцлер уже попрощался было с ней легким кивком головы, давая понять, что аудиенция окончена, как вдруг вмешался виконт:
— Простите, ваше превосходительство, простите, сударыня, я вам помешал, примите мои извинения. Сударыня, прошу вас, останьтесь… Мне нужно сказать его превосходительству всего два слова, если, конечно, он согласится меня выслушать.
Не заставляя себя уговаривать, графиня снова уселась, сердце ее переполнилось радостью и трепетало от нетерпения.
— Но быть может, я, сударь, помешаю вам? — пролепетала она.
— Нисколько, Богом клянусь. Мне нужно сказать его превосходительству только два слова, отнять лишь десять минут его драгоценного посвященного трудам времени. Я просто хочу подать жалобу.
— Жалобу? — переспросил канцлер.
— Меня хотели убить, ваше превосходительство, да, убить! Сами понимаете, я не могу оставить это без последствий. Пускай нас поносят, пускай поют обидные куплеты, пусть смешивают с грязью — все это можно пережить, но я не желаю, чтобы нам перерезали горло. Нет, черт побери, я не желаю преждевременно умирать!
— Но в чем дело, сударь? — с притворным испугом осведомился канцлер.
— Сейчас узнаете. Однако же, видит Бог, я прерываю аудиенцию госпожи…
— Ее сиятельства графини Беарнской, — представил канцлер старую даму виконту Жану Дюбарри.
Дюбарри грациозно отступил, дабы отвесить полагающийся поклон, графиня, также отступив, присела в реверансе — оба приветствовали друг друга с той же церемонностью, как если бы встреча происходила при дворе.
— После вас, господин виконт, — произнесла графиня.
— Ваше сиятельство, я не смею совершить такое преступление против правил учтивости.
— О, нет, сударь, прошу вас! В моем деле речь идет всего лишь о деньгах, а в вашем — о чести, так что вам, безусловно, принадлежит первенство.
— Тогда, сударыня, — ответствовал виконт, — я воспользуюсь вашей любезной предупредительностью.
И он изложил канцлеру свое дело, которое тот слушал с весьма озабоченным видом.
После минутного молчания г-н де Мопу изрек:
— Вам нужны свидетели.
— Ба! — воскликнул Дюбарри. — Узнаю неподкупного судью, который доступен только голосу неопровержимой истины. Но что ж, свидетелей мы найдем…
— Ваше превосходительство, — вступила в разговор графиня, — одного свидетеля даже искать не нужно.
— Кто же этот свидетель? — в один голос спросили виконт и г-н де Мопу.
— Я, — ответила графиня.
— Вы, сударыня? — удивился канцлер.
— Простите, сударь, все это случилось в деревне Ла-Шоссе, не так ли?
— Да, сударыня.
— На почтовой станции?
— Да.
— Ну, вот я и буду вашим свидетелем. Я проезжала там, где совершилось покушение на вашу жизнь, спустя два часа после происшествия.
— Вот как, сударыня? — произнес канцлер.
— О, вы, право, очень любезны! — отозвался виконт.
— Вся деревня бурлила, обсуждая случившееся, — продолжала графиня.
— Берегитесь! — воскликнул виконт. — Берегитесь! Если вы согласитесь принять мою сторону в этом деле, Шуазели, вероятней всего, найдут способ сквитаться с вами.
— И это, — заметил канцлер, — будет им совсем нетрудно: графиня сейчас ведет тяжбу, исход которой представляется мне весьма сомнительным.
— Ах, ваше превосходительство, — пролепетала старая дама, хватаясь за голову, — я все глубже и глубже погружаюсь в бездны отчаяния.
— Обопритесь на виконта, — вполголоса посоветовал канцлер, — у него надежная рука.
— Я могу предложить вам только одну руку, — жеманясь, подхватил Дюбарри, — но я знаю одну особу, у которой обе руки здоровы и притом весьма длинные; она с удовольствием протянет их вам.
— Ах, виконт! — воскликнула старая дама. — Всерьез ли вы делаете мне это предложение?
— Еще бы! Услуга за услугу, сударыня: я принимаю ваше предложение, а вы примите мое. Согласны?
— Согласна ли я!.. Да я просто несказанно счастлива.
— Сударыня, отсюда я еду с визитом к сестре. Не соблаговолите ли занять место в моей карете?
— Но у меня нет повода, я совсем не готова… Нет, сударь, я просто не смею…
— Повод у вас есть, сударыня, — возразил канцлер, передавая графине патент Самора.
— Господин канцлер, — вскричала графиня, — вы мой добрый гений! Виконт, вы — перл французского дворянства.
— К вашим услугам, — снова заверил виконт, указывая дорогу вспорхнувшей как птичка графине.
— Благодарю вас за сестру, — шепнул Жан г-ну де Мопу, — благодарю, кузен. Ну, каково я справился с ролью?
— Превосходно, — одобрил г-н де Мопу. — И расскажите там, как я сыграл свою. Но только будьте настороже: старуха очень хитра.
В этот миг графиня обернулась.
Двое мужчин склонились в церемонном поклоне.
У крыльца поджидала великолепная карета с лакеями в королевских ливреях. Графиня расположилась в карете, вся пыжась от гордости. Жан подал знак, и они тронулись.
После того как король удалился от г-жи Дюбарри, и дал недолгую, но как сам он и предупреждал придворных, неприятную аудиенцию, графиня наконец осталась с Шон и братом, который не показывался, пока не ушли посторонние, чтобы не дать им заметить, что на самом деле рана у него довольно легкая.
После семейного совета графиня поехала вовсе не в Люсьенну, как говорила королю незадолго до того, а в Париж. Там, на улице Валуа, графине принадлежал небольшой особняк, служивший для всей семьи, члены коей постоянно рыскали по белу свету, временным пристанищем в тех случаях, когда дела или развлечения удерживали их в Париже.
Графиня устроилась у себя в покоях, взяла книгу и стала ждать.
