дорогой Ангерран, будьте осторожней. Вы так круто распоряжаетесь финансами, что Карл Валуа[89] вам этого не простит». Он не послушался меня, сударь, и вот как кончил. О, если бы вы знали, сколько я повидал начальников полиции, начиная с Понтия Пилата, осудившего Иисуса Христа, и кончая господином Бертеном де Бель-Иль, графом де Бурдейлем, сеньором де Брантомом, вашим предшественником, который установил фонари и запретил букеты.
Г-н де Сартин встал, тщетно пытаясь скрыть охватившее его волнение.
— Что ж, — сказал он, — обвиняйте меня, ежели хотите. Да только кто станет слушать ничего не значащего человека вроде вас?
— Поберегитесь, сударь, — возразил Бальзамо. — Очень часто оказывалось, что люди, которые, казалось бы, ничего не значат, значат очень много. И когда я во всех подробностях опишу историю со скупкой зерна своему корреспонденту, то есть Фридриху Второму, который, как вам известно, является философом; когда Фридрих тут же напишет о ней, присовокупив собственноручный комментарий, господину Аруэ де Вольтеру; когда Вольтер, острота пера которого, надеюсь, вам известна, сочинит озорную сказочку вроде «Человека с сорока экю»; когда господин д'Аламбер, превосходный геометр, подсчитает, что хлебом, украденным вами из общественных запасов, можно было бы прокормить сто миллионов человек в течение трех-четырех лет; когда Гельвеций[90] установит, что ежели деньги, полученные за этот хлеб, перевести в монеты по шесть ливров и поставить их столбиком, то он будет высотой до Луны, а ежели в кредитные билеты и уложить их в ряд, то он дотянется до Санкт-Петербурга; когда этот подсчет вдохновит господина Лагарпа[91] на скверную драму, Дидро — на очередную беседу в духе «Отца семейства»[92], Жана Жака Руссо из Женевы, который тоже может очень больно укусить, когда хочет, — на ужасающий перепев этой беседы с собственными комментариями, господина Карона де Бомарше[93] , наступать на мозоль которому Боже вас упаси, — на памфлет, господина Гримма[94] — на небольшое письмецо, господина Гольбаха[95] — на тяжеловесный каламбур, господина Мармонтеля, который погубит вас своей неловкой защитой, — на изящную нравоучительную сказочку; когда об этом станут толковать в кафе «Регентство» в Пале-Рояле, у Одино[96], у королевских танцовщиков, находящихся, как вам известно, на содержании у господина Николе[97], — тогда, господин граф д'Альби, положение ваше как начальника полиции окажется куда хуже, чем бедняги Ангеррана де Мариньи, о котором вы не желаете слышать. Его вздернули на виселицу, однако он утверждал, что невиновен, притом так убедительно, что, клянусь честью, я поверил ему, когда он мне это объявил.
После этой речи г-н де Сартин больше уже не пытался сохранять декорум, снял парик и утер голову, обильно покрытую потом.
— Ладно, — сказал он, — но все это ничего не значит. Если можете, попробуйте погубить меня. У вас свои козыри, у меня — свои. У вас — ваши тайные сведения, у меня — шкатулка.
— Ах, сударь, — прервал его Бальзамо, — вот еще одно заблуждение, которое мне крайне удивительно видеть у такого опытного человека, как вы. Эта шкатулка…
— Так что же шкатулка?
— Она у вас не останется.
— Вот как? — насмешливо усмехнулся г-н де Сартин — Ах да, я забыл, что граф Феникс — рыцарь с большой дороги, с оружием в руках грабящий людей. Ах да, я уже не вижу у вас пистолета, вы его спрятали в карман. Прошу прощения, господин посол!
— Да перестаньте вы про пистолет, господин де Сартин! Ведь вы же сами не верите, будто я силой, в жестокой борьбе отниму у вас эту шкатулку только для того, чтобы уже на лестнице услышать, как вы звоните и кричите: «Держи вора!» Вовсе нет! И если я говорю, что шкатулка у вас не останется, то это значит, что вы сами, добровольно возвратите мне ее.
— Я! — вскричал глава сыска и с такой силой опустил кулак на предмет спора, что едва не расколол его.
— Да, вы.
— Все шутите, сударь! Ну а насчет возвращения вам шкатулки позвольте вам сказать, вы ее получите только вместе с моей жизнью. Да что я говорю, с жизнью! Разве я не рисковал ею тысячи раз? Разве я не готов отдать всю свою кровь до последней капли на службе его величеству? Убейте же меня, вы в этом мастер, но помните, на шум сбегутся мстители, и я еще успею, прежде чем умру, изобличить вас в ваших преступлениях. Возвратить вам шкатулку! — промолвил он с горькой улыбкой. — Да потребуй ее у меня все силы ада, я и то не отдал бы ее.
— Нет, мне не понадобится вмешательства подземных сил, вполне будет достаточно содействия особы, которая сейчас стучит в ваши ворота.
И действительно, в то же миг послышались три удара.
— Слышите, — продолжал Бальзамо, — карета этой особы въезжает во двор.
— Надо полагать, какой-нибудь ваш друг соблаговолил нанести мне визит?
— Вы совершенно правы, мой друг.
— И что же, я отдам ему шкатулку?
— Да, дражайший господин де Сартин, отдадите.
Начальник полиции еще презрительно пожимал плечами, когда отворилась дверь, появился лакей и доложил, что г-жа Дюбарри просит аудиенции у его высопревосходительства. Ошеломленный г-н де Сартин вздохнул и взглянул на Бальзамо, который с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться в лицо почтенному главе сыска.
В этот миг за спиной лакея показалась женщина, видимо, не считающая необходимым ждать, когда ей позволят войти; это была прекрасная графиня; распространяя волны ароматов, она стремительно ворвалась в кабинет, задев двери пышными шуршащими юбками.
— Это вы, сударыня? — пробормотал г-н де Сартин, схвативший в приступе страха открытую шкатулку и прижавший ее к груди.
— Здравствуйте, Сартин! — приветствовала его с привычной безмятежной улыбкой графиня, после чего обратилась к Бальзамо: — Здравствуйте, дорогой граф!
Она протянула Бальзамо руку, он склонился и запечатлел поцелуй на белоснежной ручке, к которой столько раз приникал губами король.
Наклоняясь, он успел тихо произнести несколько слов, разобрать которые г-ну де Сартину не удалось.
— Ах! — воскликнула графиня. — Вот она, моя шкатулка.
— Ваша шкатулка? — пролепетал г-н де Сартин
— Разумеется, моя. Как! Вы не постеснялись открыть ее?
— Но, графиня…
— Нет, право, это прелестно. Я подумала… У меня украли шкатулку, и я сказала себе: надо пойти к Сартину, он найдет ее. А вы, оказывается, уже нашли. Благодарю.
— И как видите, господин де Сартин даже вскрыл ее, — заметил Бальзамо.
— Да, действительно… Как вам такое пришло в голову? Сартин, это же мерзко!
— Сударыня, при всем моем почтении к вам, — возразил начальник полиции, — я опасаюсь, что вы намеренно кого-то покрываете.
— Покрываете? — возмутился Бальзамо. — Уж не меня ли вы имели в виду, произнося эти слова?
— Я сказал то, что сказал, — ответил г-н де Сартин.
— Я ничего не понимаю, — шепнула г-жа Дюбарри Бальзамо. — В чем дело, дорогой граф? Вы напомнили, что я обещала исполнить первую же вашу просьбу. Обещания я держу, как мужчина. И вот я здесь. Что я должна сделать для вас?
— Сударыня, — громко произнес Бальзамо, — несколько дней назад вы доверили мне на хранение эту шкатулку со всем ее содержимым.
— Ну, разумеется! — ответила г-жа Дюбарри, отвечая взглядом на взгляд Бальзамо.
— Разумеется? — воскликнул г-н де Сартин. — Вы говорите, разумеется, сударыня?
— Графиня достаточно громко произнесла это слово, чтобы вы могли расслышать.
— Шкатулка, таящая, быть может, сведения о десятке заговоров!
