— Но вы же говорите, что он приходил по поручению другого, не по своей воле…
— Это еще один довод против него, и, поскольку к нам приходил господин Оже, значит, Кристиан отступился.
Уныние, изобразившееся на лице Инженю при этом уверении, встревожило Ретифа.
— Хорошо, дитя мое, неужели у тебя нет гордости? — спросил он.
— Есть, конечно.
— Разве ты можешь допустить, чтобы тебя презирал мужчина?
— Нет, разумеется.
— Так вот, тот, кто приходил, чтобы купить тебя для другого, презирает тебя.
— Это господин Оже?
— Нет, паж… Мне прекрасно известно, что тебе не нравится господин Оже, черт меня побери!
— Господин Кристиан никогда не хотел меня купить, — покачав головой, возразила Инженю.
— Что заставляет тебя верить в это?
— Он ни разу не говорил, что приходит ко мне ради другой особы.
— Пусть и не говорил, но все-таки это правда. Инженю снова, в знак несогласия, покачала головой и заметила:
— Это был бы странный способ ухаживать за мной ради другого — заставить полюбить себя.
Эта простая и четкая логика раздавила Ретифа.
— О, не верь этому, бедная моя Инженю: у соблазнителей в запасе множество хитростей! — пролепетал он в ответ.
— У господина Кристиана нет ни одной, — решительно возразила девушка.
— Соблазнители подстраивают ловушки.
— Никакой ловушки господин Кристиан мне не устраивал.
— Но откуда ты можешь об этом знать?!
— Как мне не знать, я знаю! Мужчина, устраивающий ловушки, не вел бы себя так, как Кристиан, не был бы нежным, обходительным, послушным, покорным любому моему желанию.
— Наоборот, наоборот! — вскричал Ретиф. — В этом и состоит вся их хитрость.
— Он не обходился бы со мной столь почтительно, как Кристиан.
— Ну да, ведь он берег тебя для другого.
— Если бы он берег меня для другого, — сказала Инженю, — он не целовал бы меня.
— Он тебя целовал? — спросил совершенно ошеломленный Ретиф.
— Конечно, — простодушно ответила девушка. Ретиф, скрестив на груди руки, с трагическим видом заметался по своей комнатке, бормоча:
— О природа!
— В конце концов, объясните мне все, о чем вы говорите, — попросила Инженю, которая безжалостно преследовала любую мысль отца.
— Я ничего не объясняю, — проворчал Ретиф, — я лишь повторяю, что господин Кристиан развратник, раз он тебя целовал.
— О, простите, я тоже целовала его, — воскликнула девушка, — но ведь я не развратница, отец!
Неподражаемая интонация, с какой были произнесены эти слова, растопила гнев романиста: он почувствовал, что должен снова собрать свое хладнокровие и хитрить с этой бесподобной невинностью.
— Тогда, дитя мое, мне остается сказать тебе лишь одно, — прибавил он.
— Говорите, отец, я слушаю вас.
— Если господин Кристиан не развратник и любит тебя с чистыми намерениями, он, несмотря на то что я его выгнал, вернется.
— Конечно, я в этом уверена!
— Ну, а если не вернется…
Ретиф с нерешительности замолчал, ибо почувствовал, что совершает дурной поступок.
— И что будет, если он не вернется? — спросила Инженю, нахмурив брови.
— Если он не вернется, поверишь ли ты, наконец, что ошиблась в отношении него и что он из каприза или по распущенности лишь покушался на твою добродетель?
— Отец!
— Поверишь ли ты в это?
— Конечно!
— Признай же свою ошибку! Ведь ты, поистине, пугаешь меня своим упрямством: ты кажешься мне женщиной без сердца.
— Неужели? — улыбнулась девушка.
— Отвечай.
— Ну что же, я признаюсь, что, если господин Кристиан не вернется, это сильно меня удивит.
— Ха-ха! Это тебя только удивит. Ты слишком добра! ,
— Это также вызовет у меня подозрения в отношении него!
— Подозрения в том, что он, как и господин Оже, был подослан принцем.
— Нет, в это я никогда не поверю! — возразила Инженю.
— Но в чем же будут состоять эти подозрения?
— В том, что вы отсоветовали ему приходить сюда, что вы его запугали, что вы помешали ему любить меня так, как он того хотел.
— И как же он того хотел?
— Откуда мне знать? Может быть, он не хотел на мне жениться.
— О, я снова узнаю мою дочь! — обрадовался Ретиф. — Прекрасно, хочешь, я заключу с тобой пари?
— Отец, пожалуйста, не шутите, — с очевидной мукой на лице попросила Инженю, — вы огорчаете меня.
Но Ретиф не слушал ее или не хотел слушать.
— Держу пари, что через две недели, нет, двух недель мало… — продолжал он, — держу пари, что и через месяц господин Кристиан больше не появится.
— Почему он не придет именно через месяц? — спросила Инженю, снова попав в уязвимое место Ретифа. — Почему, если он перестанет приходить сюда, это должно произойти через две недели или через месяц? Почему не навсегда?
— Я говорю месяц, как ты понимаешь, в том смысле, как если бы я сказал через полгода, год, как если бы я сказал, что никогда, — смутившись, пояснил Ретиф. — Откуда мне это знать?
— Ну что ж, значит, я хитрее вас, отец! — воскликнула Инженю.
— Ты?
— Да, я.
— Но что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, — повторила Инженю, — что, если Кристиан не придет через месяц, значит, он не вернется никогда.
— Разумеется.
— Но я хочу еще прибавить, что, если он не придет завтра, значит он не придет и через месяц.
— Прекрасно, милая, замечательно! — воскликнул Ретиф, обрадованный тем, что Инженю разделяет его мнение.
«Через месяц произойдет так много событий, — подумал романист, — что они заставят Кристиана забыть Инженю или Инженю забыть Кристиана!»
Этот почтенный писатель, великий Гомер героев любви, строил свои расчеты, не принимая во внимание молодость, которая побеждает судьбу, и пренебрегая судьбой, которая почти всегда покровительствует молодости.
Поскольку Инженю была уверена, что сегодня вечером или завтра, вблизи или издали ей предстоит снова увидеть Кристиана, лицо девушки вновь приняло спокойное выражение и она стала ждать.
Ретиф, запыхавшись от этой ожесточенной схватки с дочерью, пошел набирать свои «Ночи
