— Это все, государь.
— Подведем итоги. Королева и господин де Мирабель: если мое здоровье ухудшится, она примет меры, чтобы не быть захваченной врасплох. Королева-мать и господин де Мирабель: господин де Мирабель может написать его величеству Филиппу Четвертому, что, поскольку господин де Берюль занял место господина де Ришелье и мой брат назначен главным наместником, война в Италии не состоится. Наконец, господин Барада: господин Барада покупает колье, браслеты, булавки для волос на деньги, что я ему дал. Хорошо, господин Лопес. Я узнал от вас все, что хотел узнать. Продолжайте хорошо служить мне или хорошо служить господину кардиналу, что одно то же, и не упускайте ни слова из того, что говорится у вас.
— Ваше величество видит, что мне нет нужды это повторять.
— Ступайте, господин Лопес, ступайте. Я спешу покончить со всеми этими изменами. Уходя, скажите, чтобы мне прислали господина Сукарьера, если он здесь.
— Я здесь, государь, — послышался голос.
И Сукарьер появился на пороге со шляпой в руке; нога его была согнута в колене, носок выдвинут вперед; в этом положении он казался более чем вдвое ниже ростом.
— Ах, вы подслушивали, сударь, — сказал король.
— Нет, государь, но мое рвение услужить вам было столь велико, что я угадал желание вашего величества меня видеть.
— А-а! И много интересного хотите вы мне сообщить?
— Мой отчет охватывает лишь два последних дня, государь.
— Расскажите, что произошло за эти два дня.
— Позавчера Месье, августейший брат вашего величества, взял портшез и велел доставить себя к послу герцога Лотарингского и к послу Испании.
— Я знаю, что там произошло; продолжайте.
— Вчера около одиннадцати часов ее величество королева-мать взяла портшез и велела доставить себя в магазин Лопеса; одновременно господин испанский посол, взяв портшез, велел доставить себя туда же.
— Я знаю, о чем они говорили. Продолжайте.
— Вчера господин Барада взял портшез у Лувра и велел доставить себя на Королевскую площадь, к господину кардиналу. Он вошел и через пять минут вышел с мешком денет, весьма тяжелым.
— Я это знаю.
— От дверей господина кардинала он прошел пешком к дверям соседнего дома.
— К чьим дверям? — с живостью спросил король.
— К дверям мадемуазель Делорм.
— К дверям мадемуазель Делорм!.. И он вошел к мадемуазель Делорм?
— Нет, государь, он только постучал в дверь; открыл Лакей, и господин Барада передал ему письмо.
— Письмо!
— Да, государь. Передан письмо, он сел в портшез и велел доставить себя обратно в Лувр. Сегодня утром он снова вышел…
— Да; велел доставить себя к Лопесу, купил там драгоценности и оттуда… куда он направился оттуда?
— Он вернулся в Лувр, государь, заказав портшез на всю ночь.
— У вас есть еще что мне рассказать?
— О ком, государь?
— О господине Барада.
— Нет, государь.
— Хорошо, ступайте.
— Но, государь, мне надо было рассказать вам о госпоже де Фаржи.
— Ступайте.
— О господине де Марийяке.
— Ступайте.
— О Месье.
— Того, что я знаю, мне достаточно; ступайте.
— О раненом Этьенне Латиле, который велел перевезти себя к господину кардиналу в Шайо.
— Мне это безразлично; ступайте.
— В таком случае, государь, я удаляюсь.
— Удаляйтесь.
— Могу ли я, уходя, унести с собой надежду, что король доволен мною?
— Слишком доволен!
Сукарьер поклонился и, пятясь, вышел.
Король, не ожидая, пока он скроется, дважды ударил в звонок.
Поспешно вошел Шарпантье.
— Господин Шарпантье, — сказал король, — когда господину кардиналу нужна была мадемуазель Делорм, как он вызывал ее?
— Это очень просто, — отвечал Шарпантье.
Он привел в действие пружину и, когда потайная дверь отворилась, потянул за ручку звонка, находившегося между двумя дверями, и, обернувшись к королю, сказал:
— Если мадемуазель Делорм у себя, она сию минуту появится, должен ли я закрыть эту дверь?
— Не надо.
— Вашему величеству угодно быть одному или вы желаете, чтобы я остался?
— Оставьте меня одного.
Шарпантье удалился. Что касается Людовика XIII, то он в нетерпении застыл перед тайным ходом.
Через несколько секунд послышались легкие шаги; но как ни легки они были, напряженное ухо короля их уловило.
— Ах, наконец-то я узнаю, правда ли это, — сказал он. Едва он договорил, как дверь отворилась и Марион, одетая в голубое атласное платье, с простой ниткой жемчуга на шее и волной черных кудрей, падающих на округлые белые плечи, появилась во всем расцвете своей восемнадцатилетней красоты.
Людовик XIII, хоть и маловосприимчивый к женской красоте, в ослеплении отступил.
Марион вошла, сделала очаровательный реверанс, в котором почтение было искусно соединено с кокетством, и, опустив глаза, скромная, как пансионерка, сказала:
— Я не надеялась, что буду иметь честь предстать перед моим королем, но он позвал меня; мне надлежит слушать его коленопреклоненно и получать приказания, распростершись у его ног.
Король пробормотал несколько бессвязных слов, давших Марион время насладиться одержанным триумфом.
— Невозможно, — сказал король, — невозможно; я обманываюсь или меня обманывают, но вы не мадемуазель Марион Делорм.
— Увы, государь, я всего-навсего Марион!
— Но если вы Марион, — продолжал король, — вы должны были получить вчера письмо.
— Я получаю их много каждый день, государь, — сказала куртизанка, смеясь.
— Это письмо принесли вам между пятью и шестью часами.
— Между пятью и шестью часами, государь, я получила четырнадцать писем.
— Вы их сохранили?
— Двенадцать из них я сожгла. Тринадцатое храню на сердце. А четырнадцатое — вот оно.
— Это его почерк! — воскликнул король.
Он быстро выхватил письмо у нее из рук.
Затем, рассмотрев его со всех сторон, сказал:
— Оно даже не распечатано.
