— Ладно, — сказал он Латилю, — пришли ко мне графа де Море: ему везет.
— Разве монсеньер забыл, — спросил Латиль со смехом, что господин граф де Море повез свою прекрасную заложницу в Бриансон?
— Разыщи его, где бы он ни находился, и передай, чтобы он незамедлительно сюда явился, ибо я поручаю ему доставить в Фонтенбло известие о взятии Пиньерольской крепости!
Латиль поклонился и вышел.
XXII. АВРОРА
Как уже было сказано в одной из предыдущих глав, Людовик XIII, находившийся вдали от кардинала, иными словами, лишенный своей политической души, испугался, что сделал своего брата слишком могущественным, и впал в черную меланхолию, от которой никак не мог избавиться; в этой беспрестанной внутренней борьбе короля особенно удручало то, что Ришелье более необходим для спасения Европы, чем он сам.
Во все времена определенная часть общества именует себя добропорядочными людьми; эти приверженцы statu quo, предпочитающие покой движению и смерть жизни, считали Ришелье одним из мятежников, которые, хотя и облагораживают страну, вместе с тем вызывают в ней брожение. Очевидно, кардинал являлся врагом не только добропорядочных людей, но и католического духовенства. Если бы не он, в Европе установился бы прочный мир: Пьемонт, Испания, Австрия и Рим, усевшись за один стол, принялись бы спокойно поедать артишок под названием Италия, отрывая от него по листочку: Австрия присвоила бы Мантую и Венецию; Пьемонт — Монферрат и Геную; Испания — Миланскую область, Неаполь и Сицилию. Кто же был против такого мира? Один лишь Ришелье.
Именно это дружно твердили три королевы — Мария Медичи, Анна Австрийская и Генриетта Английская.
Несмотря на все это, а может быть, даже из-за этого, Людовик решился покинуть Париж и встретиться с Ришелье в Италии, чтобы, таким образом, сдержать слово, которое он дал своему первому министру. Это решение вызвало у обеих королев возмущение, и они заявили, что, если король отправится в Италию, они непременно последуют за ним.
Тут же нашелся и благовидный предлог: опасения королев за здоровье короля.
Не считаясь со всеми этими разногласиями, король известил кардинала о своем отъезде и, действительно, 21 февраля отбыл в Лион. Две королевы и члены совета должны были присоединиться к нему в Лионе.
На следующий день, после того как король покинул Париж, его брат Гастон шумно въехал на почтовых в столицу и около девяти часов вечера внезапно явился к королеве-матери, окруженной своими придворными дамами.
Мария Медичи очень удивилась появлению сына и, притворившись рассерженной, отпустила фрейлин, а затем уединилась с Гастоном в своем кабинете.
Мать и сын снова возобновили соглашение о том, что, в случае смерти короля Месье женится на королеве Анне (это постоянно предлагала королева Мария).
А ведь герцог Орлеанский был влюблен в сестру герцога Лотарингского и уже договорился с ним о помолвке; Месье не смущало даже то, что супруга брата, на которой он собирался жениться, когда она станет вдовой, была старше его на семь лет и запятнала себя прискорбной связью с Бекингемом. Королева Анна, ненавидевшая Месье, еще сильнее презирала его и не верила его обещаниям. Тем не менее, сделка была заключена; дабы никто не догадался, что произошло в кабинете королевы-матери, на следующий же день стали распускать слухи о том, что герцог Орлеанский прибыл в Париж с единственной целью — заявить матери о своей непреодолимой любви к принцессе Мантуанской и твердом намерении жениться на ней, воспользовавшись отъездом брата.
Эти слухи были подкреплены тем, что, как только герцог приехал, королева Мария вызвала к себе молодую принцессу и оставила ее в Лувре, едва ли не сделав пленницей. Кроме того, Гастон столь громогласно твердил о противодействии его пылкому желанию, что к нему стали стекаться недовольные; Месье дали понять, что, если он собирается во время отсутствия короля открыто выступить против кардинала, у него вскоре найдется немало влиятельных союзников, готовых поддержать его не только в борьбе против Ришелье, но и против Людовика XIII, падение которого могло бы последовать за отставкой кардинала.
На следующий день после приезда Гастона в Париж королева-мать написала Людовику XIII, уведомляя его о неожиданном возвращении брата и особенно распространяясь о любви Гастона к Марии де Гонзага. Три дня спустя было получено известие о том, что король не собирается продолжать свой путь, а возвращается в Фонтенбло, чтобы причаститься там на Страстной неделе.
Кто мог склонить короля к такому решению? Мы сейчас это увидим.
Из-за войны Франции с Пьемонтом г-жу де Фаржи, чье присутствие в Мадриде больше не требовалось, отозвали в Париж, доставив тем самым королеве Анне большое удовольствие.
Увидев ее, королева вскрикнула от радости.
— Я вижу, — произнесла г-жа де Фаржи с улыбкой, — что мой отъезд не помешал мне остаться в милости у вашего величества.
— Напротив, любезная подруга, — ответила королева, — ваше отсутствие позволило мне оценить вашу верность, и никогда еще я не нуждалась в вас сильнее, чем сегодня вечером.
— Значит, мой приезд кстати, но скажите, что происходит и зачем вам потребовалась ваша покорная служанка?
Королева поведала г-же де Фаржи об отъезде короля, возвращении Гастона и сделке, которая за этим последовала.
— Неужели ваше величество доверяет своему деверю? — спросила г-жа де Фаржи.
— Нисколько; он сделал мне предложение лишь для того, чтобы усыпить мои подозрения и заставить меня ждать.
— Значит, король чувствует себя хуже?
— Он страдает душевно, а не физически.
— Моральный дух для короля — это главное; вам это известно, сударыня.
— Что же делать? — спросила королева.
Затем, понизив голос, она продолжала:
— Знаете, дорогая, астрологи утверждают, что король не переживет знака Рака.
— Конечно, — произнесла г-жа де Фаржи, — я же предлагала вашему величеству одно средство.
Королева покраснела и сказала:
— Вы прекрасно понимаете, что я не могу его принять.
— Жаль, это лучшее средство; и вот вам доказательство — я того же мнения, что и король Испании Филипп Четвертый.
— Боже мой!
— Значит, вы предпочитаете верить слову этого человека, который еще ни разу не сдержал своего обещания.
Королева некоторое время хранила молчание.
— Предположим, — сказала она, пряча лицо на груди своей наперсницы, — предположим, что я соглашусь на средство, которое вы предлагаете; не следует ли пойти на это в крайнем случае, а пока испробовать другие способы?
— Дорогая госпожа, — сказала подруга Анны Австрийской и, пользуясь растерянностью королевы, обняла ее за шею, — не позволите ли рассказать вам одну легенду времен короля Генриха Второго, связанную с королевой Екатериной Медичи?
— Говорите, дорогая, — ответила королева, опуская голову на плечо сирены и опрометчиво позволяя себе слушать ее голос.
