— Нет, сир. Но он помнит неаполитанский договор, взятие Реджио и объявление войны вице-королю Италии.
Нищий ударил себя по лбу.
— Да, да, в его глазах, возможно, я и заслужил эти упреки. Но мне кажется, что он должен был бы помнить, что во мне было два человека: солдат, из которого он сделал себе брата, и брат, из которого он сделал короля… Да, как у брата у меня была вина, большая вина перед ним, но как у короля, клянусь честью, я за собой… я не мог поступить иначе… Мне нужно было выбирать между шпагой и короной, между войском и народом. Послушайте, Брюн, вы не знаете, как все происходило! Английский флот угрожал пушками порту. Неаполитанский народ бушевал на улицах. Если бы я был один, я бы с одним кораблем бросился в середину флота и со шпагой в середину толпы, но со мной были жена и дети. Все же я колебался перед мыслью, что эпитет изменника и перебежчика, связанный с моим именем, заставит меня пролить больше слез, чем стоили бы мне потеря трона и, может быть, смерть существ, которых я люблю более всего… Наконец, он не нуждается во мне больше, не так ли? Он отказался от меня как генерала, капитана, солдата? Что же мне теперь остается делать?
— Сир, вашему величеству необходимо покинуть на некоторое время Францию.
— А если я не послушаюсь?
— Мои полномочия таковы, что я должен вас арестовать и предать военному суду!..
— То, чего ты не сделаешь, не правда ли, мой старый товарищ?
— Да поразит меня бог, если я посмею…
— Я узнаю вас, Брюн. Только вы могли остаться храбрым и честным! Вам он не давал королевства, он не обвивал вам чела тем огненным кругом, который называют короной, который сводит с ума, он не ставил вас между вашей совестью и вашей семьей. Итак, мне надо покинуть Францию, начать кочевую жизнь и сказать «прости» Тулону, который будит во мне столько воспоминаний. Слушайте, Брюн, — продолжал Мюрат, опираясь на руку маршала, — вот эти сосны не так ли прекрасны, как сосны на вилле Памфилия? Пальмы похожи на каирские, а вот эти горы кажутся Тирольским хребтом. Взгляните налево, этот Гиенский мыс, не правда ли, не меньше Везувия? Справа что-то вроде Кастелламаре и Сорренто? Посмотрите на Сен-Мандрие, которым замыкается пролив, не напоминает ли он мою Карпейскую скалу, которую Ламарк так ловко подтибрил у этого животного Гудсона Лоу? Ах, боже мой! И мне нужно покинуть это все! Скажите, Брюн, неужели нет возможности остаться на этом уголке французской земли?
— Сир, вы заставляете меня сильно страдать, — ответил маршал.
— Это правда, не будем более говорить об этом. Какие новости?
— Император покинул Париж, чтобы соединиться с армией. В этот час должно происходить сражение…
— В этот час идет сражение, и я не нахожусь там! О! Я чувствую, что был бы очень полезен ему в бою! С каким удовольствием я бросился бы на этих жалких пруссаков и мерзких англичан! Брюн, дайте мне пропуск, я поскачу на почтовой лошади, приеду туда, где находится армия, обращусь к знакомому мне полковнику и скажу ему: дайте мне ваш полк, я доведу его за собой и, если вечером император не подаст мне руки, я пущу себе пулю в лоб, клянусь честью!.. Сделайте то, о чем прошу вас, Брюн, и чем бы это ни кончилось, я останусь вам вечно благодарным!
— Я не могу, сир…
— Хорошо, не будем больше говорить.
— Ваше величество, вы тотчас покинете Францию?
— Я не знаю. Исполняйте, впрочем, предписанное вам, и если вновь меня встретите, арестуйте — это тоже одно из средств сделать что-нибудь для меня!.. Жизнь отныне для меня тяжелое бремя, и тот, кто освободит меня от него, будет желанным гостем… Прощайте, Брюн!
Он протянул маршалу руку, тот хотел поцеловать ее, но Мюрат открыл объятия, и два старых товарища несколько мгновений стояли обнявшись, с глазами, полными слез. Наконец, они расстались. Брюн сел на лошадь, а Мюрат поднял свою палку, и эти два человека удалились в разные стороны, один, чтобы быть убитым под Авиньоном, другой — расстрелянным в Пиццо.
В это самое время Наполеон, как Ричард III, променивал под Ватерлоо свою корону на лошадь.
После свидания, о котором мы только что рассказали, экс-король неаполитанский направился к своему племяннику, капитану флота Бонафу. Но приют у него мог быть только временным. Родство могло возбудить подозрения начальства. Поэтому Бонафу решил предоставить своему дяде более надежное убежище. У одного из своих друзей — адвоката Маруэна, которого знал как непоколебимого, честного человека, и в тот же вечер отправился к нему. После нескольких маловажных фраз он спросил, нет ли у него имения на берегу моря, и получил утвердительный ответ, после чего напросился к нему туда на другое утро завтракать. Предложение, как казалось, было принято с удовольствием.
На следующий день в условленный час Бонафу приехал в Бонетт, так называлось имение, где жили жена и дочь Маруэна.
После обычных первых необходимых любезностей Бонафу подошел к окну и подозвал Маруэна к себе.
— Я думал, — сказал он с тревогой, — что ваше имение находится ближе к морю.
— Так оно и есть, мы в десяти минутах ходьбы от него.
— Но его не видно!
— Это потому, что нам мешает его видеть этот холм.
— Не хотите ли в ожидании завтрака пройтись на ту сторону холма?
— Охотно. Ваша лошадь еще не расседлана, я велю оседлать мою и присоединюсь к вам.
Маруэн вышел. Бонафу остался у окна, погруженный в раздумье. Хозяйки дома, занятые приготовлениями к завтраку, не замечали или не хотели замечать его задумчивости. Через пять минут Маруэн возвратился; все было готово. Адвокат и его гость сели на лошадей и направились к морю. Подъехав к песчаному берегу, капитан замедлил ход коня и, продолжая ехать вдоль берега в течение получаса, внимательно разглядывал побережье. Маруэн следовал за ним, не задавая ему по этому поводу вопросов, так как подобный интерес для морского офицера казался естественным. Наконец, после часовой прогулки они вернулись в усадьбу. Маруэн хотел отдать приказ распрячь лошадей, но Бонафу воспротивился этому, говоря, что сейчас же после завтрака он должен ехать в Тулон. В самом деле, как только унесли кофе, капитан поднялся и стал прощаться с хозяевами. Маруэн, сославшись на свои дела, поехал вместе с ним.
После десяти минут езды Бонафу приблизился к своему спутнику и положил руку ему на плечо.
— Маруэн, — сказал он, — я имею сообщить вам нечто серьезное, доверить вам важную тайну.
— Говорите, капитан.
— Я приезжал в ваше имение не с одной только целью насладиться прогулкой. Одна вещь, более важная, серьезная ответственность заставляет меня задуматься, и среди всех своих друзей я выбрал вас, полагая, что вы настолько привязаны ко мне, что окажете мне одну великую услугу.
— Вы хорошо сделали, капитан.
— Перейдем прямо и быстро к делу, как это следует сделать двум уважающим друг друга и надеющимся друг на друга людям. Мой дядя, король Иоахим, осужден на изгнание. Он укрылся у меня, но не может там оставаться, так как ко мне первому придут его искать. Ваше имение уединенно, и, следовательно, нет ничего более подходящего, что послужило бы ему убежищем. Необходимо, чтобы вы предоставили его в наше распоряжение до того момента, когда события позволят королю придти к какому-нибудь решению.
— Вы можете им располагать, — сказал Маруэн.
— Прекрасно. Дядя этой же ночью поселится там.
— Дайте мне хоть немного времени, чтобы я мог достойно приготовить имение для встречи высокого гостя, которого я буду иметь счастье принимать.
— Мой бедный Маруэн, вы хотите задать себе бесполезный труд и устроить нам досадную задержку. Король Иоахим давно отвык от дворцов и придворных. Он будет слишком счастлив, если найдет сегодня теплый очаг и друга. Я предупредил его заранее, настолько был уверен я в вашем ответе. Он рассчитывает ночевать у вас уже нынче. Итак, это дело решенное, встречаемся сегодня вечером, в десять часов, на Марсовом поле.
