мне на мочевой пузырь. Если верить календарю, ему оставалось просидеть у меня в животе еще три недели. К тому времени должны подыскать и повитуху, и кормилицу.
– Потерпи, малыш, – прошептала я. – Теперь уже недолго ждать. Мы подготовим для тебя и город, и дом.
И ребенок, держа обещание, которое мы дали друг другу, дал мне спокойно заснуть.
44
Когда я проснулась, Эрилы не было, а во всем доме стояла тишина. После сна я чувствовала себя разбитой. Целебное питье Эрилы сработало. Некоторое время я лежала, пытаясь понять, какое сейчас время суток. Должно быть, уже разгар дня, сиеста, и все отдыхают. Ноющие боли в животе вернулись: казалось, будто кто-то грубой щеткой скребет изнутри мою утробу.
Я подошла к двери и позвала Эрилу. Никакого ответа. Я надела платье и медленно спустилась по лестнице. И кухня, и помещение для слуг оказались пусты. Рядом с кладовкой была каморка, где хранились мешки с мукой и висели окорока. Когда я проходила мимо, оттуда донеслось какое-то мурлыканье. Там на полу, перед горкой изюма, сидела старшая дочь повара, делила ее на мелкие кучки и засовывала в рот ягодки. Она была крепче здоровьем, чем сестра, и уцелела во время чумы, но ум ее был развит меньше, чем тело; вернее сказать, его изрядно не хватало. В ее годы я уже читала наизусть Данте и спрягала греческие глаголы. Впрочем, сейчас в подобных умениях проку мало.
– Танча? – Мой голос заставил ее вздрогнуть. Она торопливо накрыла юбкой горку изюма. – А где твой отец?
– Отец?.. Он пошел воевать.
– С кем воевать?
– Воевать с Монахом, – ответила она так, словно речь шла о какой-то веселой забаве.
– А другие слуги?
Она передернула плечами. Пока я жила здесь, мы с ней едва ли перемолвились парой слов, и она, похоже, меня боялась. С неубранными волосами и огромным животом я, наверное, представляла собой жуткое зрелище.
– Ответь мне. Здесь никого нет?
– Господин сказал, что все могут уходить, – сказала она громко. – А мне не разрешил.
– Моя невольница тоже ушла? Она смотрела на меня тупо.
– Чернокожая женщина, – нетерпеливо пояснила я. – Эри-ла. Она тоже ушла?
– Не знаю.
И как только она сказала это, меня сковал первый приступ боли; словно железный обруч стиснул мне нижнюю часть живота, да так сильно, что я испугалась, как бы мои внутренности не выпали на пол.
– А-а-а…
От боли у меня перехватило дыхание, и пришлось ухватиться за дверь, чтобы не упасть. Судорога длилась десять или пятнадцать секунд, а потом все прошло. Только не сейчас. О Господи, только не сейчас, прошу тебя. Я еще не готова.
Когда я подняла голову, то увидела, что девочка глазеет на мой живот.
– Ребенок такой большой, госпожа.
– Да, да, большой. Танча, послушай меня. – Я заговорила медленно и внятно. – Я хочу, чтобы ты сделала кое-что для меня. Мне нужно, чтобы ты отнесла записку в другую часть города, в дом моей матери возле площади Сант Амброджо. Понимаешь?
Она уставилась на меня, а потом издала смешок:
– Я не могу, госпожа. Я не знаю, где это, и господин сказал, что остальные могут идти смотреть на войну, но я должна оставаться здесь.
Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. О Боже, прошу тебя, если мне суждено рожать сейчас, дай мне хотя бы Эрилу в помощь. Не оставляй меня в доме одну с полоумной девчонкой. Не может быть, чтобы все произошло сейчас. Не может быть. Я просто утомлена и напугана. Лучше отправиться в постель и снова уснуть. А когда я проснусь, дом снова оживится голосами и со мной будет все хорошо.
Я стала осторожно подниматься по лестнице. Добравшись до второго этажа, я услышала какой-то шум. Что это – скрип стула или, может, оконный ставень повернулся на петлях? Звук доносился из галереи. Я осторожно прошла по коридору, поддерживая живот снизу, и толкнула дверь.
В галерее лучи раннего весеннего солнца заливали золотым светом и мощенный плитами пол, и сами статуи. Тело Дискобола казалось теплым и живым.
– Доброе утро, жена.
Теперь настал мой черед вздрогнуть. Я обернулась и увидела, что он сидит в другом конце галереи, с книгой на коленях, перед статуей Вакха, в хмельной истоме чуть не валящегося со своего пьедестала.
– Кристофоро! Вы меня напугали. Что происходит? Куда все подевались?
– Решили присутствовать при историческом событии. Как ты когда-то мечтала. Сегодня утром толпа сорвала службу в Соборе. Доминиканцы бежали и укрылись в Сан Марко, и теперь монастырь осажден.
– Боже мой! А Савонарола?
– Тоже там, внутри. Синьория уже издала указ о его аресте. Теперь это лишь вопрос времени.
Значит, все в самом деле подходит к концу. Я снова почувствовала ноющую боль внизу живота. Похоже, младенец чует политические перемены. Может быть, это все-таки дитя моего мужа.
