пакгауза. Одет как обычно. В костюм из легкого шелка. Кажется спящим.
Они не смотрят друг на друга.
Но все равно друг друга видят.
Толпа на пристани, как всегда при отплытии парохода.
Из громкоговорителей, установленных на буксирах, раздается команда.
Винты начинают крутиться. Они перемалывают, месят воду реки.
Оглушительный шум.
Страшно. В такой момент нельзя не бояться. Боишься всего. Боишься больше никогда не увидеть эту неблагодарную землю. И это небо, где дуют муссоны, боишься забыть его навсегда.
Наверно, он подвинулся на заднем сидении влево. Чтобы выиграть еще несколько секунд и посмотреть на нее подольше, посмотреть последний раз и на всю оставшуюся жизнь.
Она не смотрит в его сторону. Совсем не смотрит.
Слышится модный мотив. Это «Вальс-Отчаяние» со старой улицы. Самая подходящая музыка для отъезда — медленная, полная ностальгии, она убаюкивает боль разлуки.
И тогда даже те, что пришли просто поглазеть, а не проводить кого-то, начинают чувствовать себя участниками трагедии — трагедии
Палуба первого класса, туда он должен смотреть. Но девочку он не видит, она где-то дальше на той же палубе, ищет Пауло. Пауло наконец-то счастлив, уже чувствует себя путешественником. Ты — свободен, мой возлюбленный младший брат, впервые в жизни ты наконец избавился от страха…
Равномерный, оглушительный грохот винтов.
Она по-прежнему не смотрит в его сторону. Совсем не смотрит.
Когда она открывает глаза, чтобы еще раз посмотреть на него, его уже нет. Его нет нигде. Он уехал.
Она закрывает глаза.
Она не заметила, как он уехал.
Темнота опущенных век… Она ощущает аромат шелка, легкого шелка, кожи, чая, опиума.
Это лишь воспоминание. О комнате. О плененных глазах, которые трепетали под ее поцелуями.
На пристани раздаются голоса, они выкрикивают имена. Трагедия расставания.
Видимо, он исчез как раз в тот момент, когда она искала на палубе младшего брата.
Мостик убран.
С адским грохотом поднят якорь. Пароход готов к отплытию. Он покачивается на воде.
Кажется, что это невозможно, совершенно невозможно.
Но вот — свершилось. Пароход отчаливает от берега.
Крики.
Пароход плавно качается на воде.
Ему еще понадобится помощь, его еще надо вывести на фарватер и дальше, в море.
Величественно, не торопясь, пароход следует указаниям, доносящимся из громкоговорителей. Он ложится на курс, его курс — скрытая от глаз, тайная дорога в открытое море.
Небо, оглашаемое завываниями сирен, заволакивает черным дымом. Можно подумать, что все это игра, но это не так.
Отныне на всю жизнь, в это время дня солнце будет светить для девочки снизу вверх.
Девочка вспоминает:
Рядом с ней, оперевшись о борт, стояла темноволосая девушка, она тоже смотрела на море и так же, как она, плакала неизвестно почему.
Девочка вспоминает то, что поначалу забыла.
Откуда-то с кормы парохода появился молодой человек, одетый в темный пиджак, какие носят во Франции. Через плечо у него висел фотоаппарат. Он снимал палубу. Перегибался через борт и снимал нос корабля. Потом снимал только море.
Потом вообще перестал снимать. Смотрел на высокую темноволосую девушку, которая перестала плакать. Она лежала в шезлонге и смотрела на него, они улыбались друг другу. Девушка выжидала. Она закрыла глаза и делала вид, что спит. Молодой человек не подошел к ней. Он вновь стал прогуливаться по палубе. Тогда девушка встала и подошла к нему. Они стала разговаривать. Потом они вместе смотрели на море. А потом вместе гуляли по палубе первого класса.
Наконец они ушли.
Девочка уселась в шезлонг. Кажется, заснула. Но нет. Глаза ее открыты.
На палубе, на переборках, на море, следуя за движением солнца и парохода, появляются и исчезают неразборчивые письмена, составленные из теней и бликов, — хрупкая геометрия углов и треугольников, рождаемая и уничтожаемая капризной волей волн. Уничтожаемая, чтобы вновь неустанно рождаться.
Нет, девочка все же уснула, она просыпается, когда начинается прилив и пароход поворачивает на запад, к Сиамскому заливу.
В ясную погоду люди, оставшиеся на берегу, могут видеть, как пароход постепенно уменьшается в размерах и наконец совсем сливается с изломанной линией берегов реки.
Конечно, девочка уснула в шезлонге. Она проснулась, лишь когда пароход уже вот-вот должен был выйти в открытое море. Проснулась и сразу заплакала.
Рядом с ней стояли два других пассажира. Они смотрели на море. И тоже плакали.
Пока еще очень жарко. Пароход еще не добрался до моря, только тогда наконец подует прохладный, едкий и соленый морской ветер и нагонит первые волны. Но сначала пароход должен миновать дельту, последние рисовые поля острова Жо и наконец мыс Камау, южную оконечность азиатского континента.
Палубы погрузились в темноту. На них еще много людей, бодрствующих или все еще спящих в шезлонгах. И только в баре первого класса постоянно с утра до вечера, до самой поздней ночи, а чаще всего и до утра, жизнь кипит: бар полон оживленных людей, они играют в карты и кости, громко разговаривают, смеются, и даже ссорятся, при этом непременно пьют виски с содовой, мартель-перрье, перно, — эти игроки, все они, какой бы ни была цель их путешествия, деловая или увеселительная, и какой бы национальности ни были они сами, похожи, все одержимы одной страстью.
Этот бар первого класса — благодатное место. Место, где люди снова становятся детьми.
Девочка заглядывает в бар, но, конечно, не заходит туда, а идет на другую палубу. Там никого нет. Пассажиры сгрудились у левого борта, поджидая, когда же наконец подует настоящий морской ветер. С этой стороны парохода остался лишь какой-то юноша. Он один. Стоит, облокотившись о борт. Девочка проходит мимо него. Он не поворачивается. Конечно же, он ее не видел. Но все-таки странно, что он вообще ее не
