Дикая энергия. Лана

барабан.

Он кивает, будто так и знал. Жестом зовет меня за собой — в глубь магазина. Там стоит странная установка — что-то вроде клетки из грубо спаянных арматурных прутьев. Внутри клетки закреплены и развешены барабаны — на первый взгляд, как попало. На самом деле в их расположении есть система. Не могу понять, какая.

— Сядь. Расскажи, что тебе нужно.

Я сажусь, прячу под стул ноги на роликах и рассказываю. Мне нужен барабан. Лучше — система барабанов, но это уж как получится. Мне нужно самой, на свое усмотрение, сконструировать ударную установку. Миниатюрную. Это будет… Короче, это будет синтезатор ритмов.

Римус выслушивает очень внимательно. Кивает. Долго думает, потом входит в арматурную клетку. В его руках две тонкие деревянные палочки. Потихоньку, монотонно начинает выстукивать на большом барабане. Я невольно подхватываю, начинаю отбивать ритм ладонью по колену…

Римус мельком смотрит на меня — и вдруг его будто прорывает. Он мечется внутри клетки, барабаны оживают — все разом. Я слышу стук своей крови — и крови Римуса. Я слышу ритм целого города. На мгновение кажется, что снова наступил энергетический час и теплая волна вот-вот зальет меня целиком…

Римус обрывает игру. Опускает руки. Выбирается сквозь щель между двумя арматурными прутьями. Мое сердце колотится, как после долгого бега.

— Скажи, — Римус делает паузу, испытующе смотрит на меня. — Ты могла бы прожить… без подзарядок? Без энергетического часа? Хотя бы сутки?

Я не ждала этого вопроса. Звучит неприятно и угрожающе. Я встаю. На роликах, вообще-то, трудно принять боевую стойку. Что он имеет в виду? Неужели догадался, что я украла наушники и за это меня могут отключить?!

— Да нет… — Он огорчен, что я его неправильно поняла. — Я не собираюсь ничего у тебя отбирать… или запугивать. Просто ты похожа на… на некоторых людей. Они чувствуют ритм, как ты. И у них… своя энергия. Энергия из сердца. А не из разъема. Понимаешь?

— Мне нужен барабан, — говорю я холодно. — Всего лишь маленький барабанчик. Остальное я сделаю сама.

Мы беседуем до рассвета.

— Люди, живущие на равнине, не похожи на тех, кто родился и вырос в горах. Другой ритм, понимаешь? Сам мир ритмически организован. На равнине — плавно, это протяжная песня. А в горах — резкие перепады. Крутые повороты. Вершины и пропасти. В горах выживают по-настоящему дикие.

Я никогда не была ни в горах, ни на равнине. Город — вот мой мир. Серые жилые кварталы, улицы, площади и покинутые башни. И еще промышленные районы, куда без пропуска не пройдешь.

— Мы все — пленники ритма, хозяева ритма. Утро — ночь. Сон — явь. Вдох — выдох. Наше сердце — ударная установка. Наш мозг подчинен ритму и производит ритм… Тебе не скучно?

— Нет! Что вы!

Он трет ладони, будто у него зябнут руки.

— Родителей помнишь? — спрашивает ни с того ни с сего.

Я пытаюсь вспомнить. Получается плохо. Вроде были какие-то люди… Вроде я их когда-то любила…

— Они умерли.

— От чего?

— От старости, — предполагаю неуверенно. И замолкаю.

Римус тяжело качает головой:

— Приют… Приют, а не дом. Только воспитатели не ставят в угол — они сразу лишают пакета… воли к жизни… цели…

Я не понимаю его. Он и не ждет, что я пойму. Поднимается, идет куда-то в глубину магазина и через минуту возвращается с маленьким, как две моих ладони, барабаном.

Барабан старый, это видно с первого взгляда. Кожа на нем вытерлась, кое-где засалилась. Сквозь пятна проступает неясное изображение.

Я всматриваюсь. На барабане нарисован волк.

— Это… старая вещь?

— Это древняя вещь, — говорит он с легким упреком. — Она не очень красива. Но в ней есть душа. Она помнит настоящие ритмы — рождения, сражения, смерти. Возьми. Тебе пригодится.

Он улыбается. Незаметным движением выхватывает из железного ребра барабана трехгранный стилет без пятнышка ржавчины. Я невольно отшатываюсь.

— Пригодится, на все случаи жизни. — Он осторожно прячет оружие назад. — Обрати внимание, на чем этот барабан крепится. На цепи.

Он прилаживает цепь мне на плечо. Очень удобно. И совсем не тяжело.

Возвращаюсь домой утром, с барабаном на плече. Меня покачивает от усталости, но я совершенно счастлива.

Игнат встречает меня у дверей нашего блока. Дождаться не может, бедняга.

— Да целы твои коньки, не беспокойся!

Он как-то вяло реагирует на мои слова. Мнется. Отводит взгляд.

— Да что случилось?

— Ты знаешь… Ева нашлась.

— Правда?!

— Да… в коллекторе. В канализационном коллекторе спустили воду… и тогда нашли… ее. То, что от нее осталось.

— Темная история, — говорит Длинный.

В его комнате в форме ромба горят все лампы. Все динамо-белки бегут в своих колесах. Я сижу на полу и плачу. Мне плевать, что он видит мои слезы.

— Она слишком поверила… что Завод — это все равно, что загробный мир! Она покончила с собой! Прыгнула в коллектор… А мне написала…

Я не могу говорить. Захлебываюсь.

— Я не думаю, что она покончила с собой, — говорит Длинный.

От неожиданности поднимаю на него мокрые глаза.

— Она любила жизнь, — говорит Длинный. — Да, ей было трудно, не хватало энергии. Но она понимала, что такое жизнь. И ни за что не спустила бы ее в коллектор… как в унитаз.

Я понимаю, что он прав. Горе сделало меня глупой. Я слишком легко поверила в самоубийство Евы.

— Но тогда ее кто-то убил?!

Длинный молчит.

— Но кто? И за что?! И при чем тут Завод?

— Ты не рассказывала мне, — начинает Длинный, — что с вами стряслось в ту ночь, когда ты искала подзарядку для Евы.

— А откуда ты знаешь…

— Брось, — машет рукой. — Где знают двое, знает и свинья.

Он снова прав. Я закусываю губу.

— Не бойся, — говорит Длинный. — Я же тебе не враг.

Я рассказываю ему, как мы напоролись на контролера. Как пытались уйти, но не смогли. И как он нас отпустил.

Длинный долго молчит.

— Контролеры никогда не ходят поодиночке, — говорит он наконец. — Разве ты не видела патруль?

Я молчу. И опять он прав.

— У контролеров нет такого оружия. То, что ты описала… Это не разрядник. Это штука помощнее. Я даже не знаю… не знал, что бывает такое оружие.

Я молчу. Мои слезы высыхают, стягивая кожу.

— И контролеры никогда никого не выпускают, — говорит Длинный очень тихо. — Никогда. Это закон.

Я вспоминаю того, кого мы приняли за контролера. Лицо, будто выкованное из железных пластин. Глаза, глядящие из темных провалов…

— Так кто же это был?! — вырывается у меня.

Длинный качает головой:

— Не знаю. Знала Ева… незадолго перед смертью. Наверное.

От этих его слов у меня волосы встают дыбом.

— Но…

— Будь осторожна, — говорит он твердо. — Может, ты следующая… а может, и нет. Может, я ошибаюсь. Но на всякий случай оглядывайся почаще. И не доверяй незнакомцам. Ладно?

«Не доверяй незнакомцам».

Теперь мне всюду мерещатся внимательные взгляды. Верчу головой так, что шея болит. Следят за мной? Или не следят? Или так следят, что я не замечаю?

Белобрысый Никола, мой новый сосед по работе, старается изо всех сил, хочет мне понравиться. А мне глядеть на его улыбку — сил нет. С души воротит.

Потому что я думаю о Еве, и только о ней. Ни о чем другом много дней не могу думать.

Каждую ночь, получив свою дозу энергии, беру в руки барабан с изображением волка. Вытаскиваю из-за вентиляционной решетки разобранный ритм-