– Дай мне бумагу.
Он написал на листке на языке Немого Народа: «Сегодня я хочу не думать. Сыграйте мне солнце в ветках». Сонна отнесла записку; музыка стихла, последовала пауза, потом тонкий голос зазвучал опять. Развияру привиделись быстрые крылья в игре глянцевого света и зеленой тени; Сонна принялась осторожно его раздевать, потом принесла полотенце, полное пара, вытерла ему лицо, грудь, живот; он глубоко вздохнул и влез в горячую кадушку, погрузился с головой, чувствуя, как привычно ноют шрамы на запястьях…
В музыку вкралась фальшь – на миг. Ошибся младший музыкант; он никогда прежде не позволял себе ошибаться. Что-то случилось.
Развияр вынырнул. Музыка стихла.
– Властелин отдыхает! – прошептала кому-то Сонна, непостижимым образом ухитряясь выразить в двух почти беззвучных словах возмущение, потрясение и нежелание верить собственным глазам.
– Проклятие снято, Лукс, – громко сказал Развияр.
Отодвинув ширму плечом, вошел зверуин. От него пахло дымом, светлая борода стояла торчком:
– Извини. Мало времени.
Развияр подобрался:
– Что случилось?
Лукс покосился на Сонну.
– Ступай, – мягко сказал Развияр девушке. – Дай знать музыкантам, что они свободны до завтра.
Лукс дождался, пока стихнут шаги и плотно закроются двери:
– В замке взяли шпиона.
Развияр помолчал. За один только последний год в замке взяли полдесятка шпионов, а скольких упустили – счету не поддается. Люди приходили отовсюду, нанимались на работы, начинали выспрашивать да высматривать, – деревенским жителям и пришельцам из далеких мест все было внове, естественно, у них разыгрывалось любопытство…
Лукс опустил голову:
– У него была ручная змейка. По приказу укусила его и издохла.
Развияр нахмурился. Прежние шпионы не спешили умирать, торговались за свою жизнь и не отличались изобретательностью.
– Яска говорит – он не поддается магии. Гленир сумел задержать действие яда. Только задержать. Умрет через час, может быть, раньше.
– Да кто он?!
– Золотой, – выговорил Лукс. – Настоящий Золотой из Мирте.
Человек лежал на деревянных носилках – в комнате стражи, перед самым камином. Горело множество свечей. Яска сидела за столом, перебирая, по обыкновению, черепки в круглой чаше. Рядом стоял, опустив голову, Гленир, замковый лекарь. Камин оставался пустым и холодным; Развияр поежился, завернувшись в плащ до самого носа. После погружения в горячую воду воздух в замке казался особенно стылым и сырым.
Он подошел и склонился над лежащим. Вытянутый череп, совершенно голый – наверное, человек натирал его шляпкой «безбородого гриба». Лицо с крупными чертами испятнано было кожной болезнью – только присмотревшись внимательно, Развияр понял, что это хитрая маскировка, стойкая краска, умело скрывающая признаки расы; неудивительно, что ни ремесленники нижних ярусов, ни стражники на средних не признали Золотого. В этих краях уроженец Мирте – редкость.
Бронзово-смуглый, скуластый, он мелко подрагивал, лежа на своих носилках. Его бил озноб. Лоб и щеки покрыты были пленкой холодного пота. Вокруг шеи дряблым ожерельем обвивалась дохлая змея.
– Глен?
– Очень сильный яд, повелитель. У него не больше часа.
– Яска?
Женщина пожала плечами. Стражники, наполнявшие комнату, старались держаться подальше и от носилок, и от мага.
Развияр кивнул лекарю:
– Глен, спасибо. Иди.
Гленир поклонился и вышел. Он был в самом деле искусен, бывший раб, бывший шпион, наконец-то выучившийся любимому делу.
– Я прошу тебя тоже уйти, – мягко сказал Развияр, обращаясь к Яске. – Не надо, чтобы ты это видела.
Яска подняла подбородок:
– Когда тебе нужно было, я пытала людей. Теперь – мои нервы слишком деликатны?
Развияр перевел взгляд на Лукса.
– Пошли, – зверуин положил руку на Яскино плечо. Та сбросила его ладонь одним небрежным движением. Поднялась и вышла, не оглядываясь. Развияр глазами приказал Луксу следовать за ней и вернулся к умирающему. Тот пребывал в полном сознании, его большие, золотисто-карие глаза отражали огоньки свечей.
– Тебе придется умирать в обществе гекса, – сказал Развияр Золотому.
Тот вздрогнул. Сглотнул. Разлепил губы:
– Мне не хотелось бы.
– Ответишь на пару вопросов, и я уйду.
– Отвечу, – умирающий попытался улыбнуться. – Мне нечего от тебя скрывать. Не в твоей власти почтовый нетопырь, ты не властен над кораблями в море, над течениями, над ветрами…
– Вот этот нетопырь?
Развияр поднес к лицу Золотого тушку почтовика с дырой от стрелы, со вскрытым письмом, привязанным к лапе. Зрачки умирающего расширились: это был удар, и удар жестокий.
Развияр кивнул:
– Ты зря умираешь, шпион. В Мирте не получат твоего доноса.
Золотой рассмеялся через силу:
– Ублюдок-гекса, тебя рано или поздно превратят в лепешку, в кровавую лепешку вместе со всеми твоими планами… вместе с колдуньей… Золотые от рождения не подвластны магии. Поэтому твоя женщина ничего не смогла со мной сделать, хоть и пыталась.
– Но ты жив до сих пор.
– Я жив по своей воле.
– Так хотел меня увидеть?
Рот умирающего перекосился:
– Не видать бы тебя никогда, отродье.
– Зачем тогда звал меня?
– Чтобы сказать. Золотые – древнейшая раса… Нам перед смертью открывается будущее. Я видел…
Он часто задышал, выгнувшись на носилках, упираясь в дерево затылком и пятками.
– Что ты видел? – тихо спросил Развияр.
– …твою смерть. Они… твои… все станут умирать у тебя на глазах, поскальзываться в крови на палубах твоих кораблей… А ты будешь выть и скрежетать зубами, глядя, как твоя надежда идет ко дну… Но ты не умрешь. Море замутится и очистится, и Мирте будет парить над ним – вечно. Слушай… В моем видении ты сидел на островке, под маяком, голый, и умирал годы, десятилетия, пожираемый… червем изнутри… безумием. Корчился и выл, и грыз свои пальцы… очень долго. Дольше, чем обыкновенно живут люди.
У Развияра мороз продрал по коже. Он увидел остров Маяка и город на горизонте. Он услышал рев пламени над головой.
– Я знаю, что Золотые очень добрые, – сказал он, помолчав. – В своем городе они не убивают даже крыс.
Умирающий ухмыльнулся:
– Гекса хуже крыс.
