большими печами. Гостей, вопреки опасениям Развияра, встретили приветливо. Хозяин дома, в который они постучались, сложил перед печкой горку сушняка и с поклоном попросил Развияра развести в печи огонь.
– А… зачем? – Развияр растерялся. Ночь обещала быть не холодной, в каменном доме так и вовсе было тепло, а топлива в здешних краях вечно недоставало.
– Ну как же, – удивился хозяин. – Традиция!
И рассказал, что там, откуда он родом, каждого путника просят развести в печи огонь. Говорят, где-то по дорогам ходит человек по имени Бродячая Искра, или Печник. В доме, где он растопит очаг, всегда будет мир и счастье. А там, где он сложит печь, родится маг; слушая его, Развияр вспомнил строки в «Хрониках», объясняющие происхождение Утра-Без-Промаха: «…селение клана Росы посетил человек, именуемый Бродячей Искрой… сложил каменную печь в доме вождя. Вскоре старшая жена вождя родила мальчика- раба…»
Лукс заснул на матрасе, набитом сухими листьями. А Развияр допоздна расспрашивал доброго хозяина о землях, где тот жил раньше, и все пытался узнать что-нибудь о лесах, где на выжженных делянках крестьяне выращивают злаки, где в изобилии водятся белки с огненно-рыжими хвостами, где в гуще леса колышется паутина с застрявшими в ней птичьими скелетиками.
Хозяин слушал, полуоткрыв рот, высоко подняв кустистые брови. Леса, сказал он, в Империи обычное дело: в Лесном уделе, и на живых землях, и даже в Безземелье кое-где растут. Но о таких, как Развияр рассказывает, он, хозяин, прежде не слышал. Может быть, это не в Империи вовсе, а где-то на окраине?
Может быть, согласился Развияр.
Тогда хозяин рассказал ему ответную историю: все землеграфические карты всего света собраны в Столице, во дворце Императора. Только Император, пожелав узнать неведомое, щелкает пальцами с перламутровыми ногтями, – вот так, – и ему тут же подносят карту, где качаются под ветром леса, пылят дороги, поют бродячие музыканты, потому что эта карта живая и в точности показывает, что и как делается в мире. Император может знать, что мы сейчас с тобой разговариваем – для этого ему достаточно наклониться и приблизить к карте свой всевидящий глаз. А если он разгневается на какую-нибудь провинцию, то просто посыплет это место на карте солью. И там случатся неурожай и бедствия, и так будет, пока Император не смилостивится.
Развияр ушел спать, пораженный величием Империи. Но снились ему не Император в высоких покоях и не карты, посыпанные солью. Он видел светлячков в высоких кронах и белок, несущиеся по земле рыжей волной.
Глава седьмая
Они шли от селения к селению, промышляя охотой. Людей на дорогах становилось все больше, все чаще попадались столбы с развешенными на них указами и законами. Развияр всегда останавливался, чтобы подробно рассмотреть такую бумагу: документы были радужные, чуть заметно переливающиеся перламутром. Настоящие имперские грамоты.
Местные жители в основном не умели читать, но бумагам кланялись. Иногда сыпали крошки на землю перед столбами – это-де приносит удачу и защиту. В указах обещалась лютая смерть ворам, браконьерам, убийцам и фальшивомонетчикам, а люди улыбались, глядя на радужное сияние, и подолгу стояли, любуясь красками. Развияр удивлялся.
У окрестностях городишки под названием Ливень зверуина взяли за браконьерство. Лукс шастал в кустах, а Развияр шел по дороге, думая о своем, присматриваясь к городу, лежащему впереди, в низине. Задумавшись, присел отдохнуть на камень, услышал топот и возню, поспешил на помощь; оказалось, что четверо стражников (в полном составе вся городская стража) накинули на Лукса арканы и скрутили, хотя тот и не думал сопротивляться. На земле валялась, раскинув короткие крылья, убитая кормуха: толстая, вкусная птица.
– Далеко забрался, зверуин, – сказал начальник стражи. И, не ожидая ответа, обернулся к своим. – Выбирайте сук повыше, эти твари живучие… Вон та ветка вроде годится.
Один стражник бережно подобрал с земли кормуху, другой достал веревку, третий полез на дерево. Развияр с удивлением понял, что Лукса собираются повесить прямо здесь – без вопросов и без суда.
– Эй, – сказал он начальнику стражи.
Оружия по-прежнему не было. Бродя по дорогам и бездорожью, Развияр пообносился, пропылился, оброс жидкой юношеской бородой и вид имел жалкий. Но когда он сказал – «эй», – начальник стражи повернул голову.
Они встретились глазами. Много позже Развияр понял: в те дни он копировал повадки властелина, как переписчики копируют буквы и строчки. Встретившись с ним взглядом, стражник не стал отмахиваться от придорожного бродяги с нагловатыми замашками. Он выслушал Развияра, и эти несколько слов спасли Луксу жизнь.
Зверуина забрали в Ливень и заперли в тамошней тюрьме – железной бочке без окон, наполовину врытой в землю. Развияр нашел самую большую таверну, заказал кружку бульона и взялся рассказывать «Поучительные сказания о людях, животных и прочих тварях». Вокруг понемногу собралась толпа; Развияр рассказал, как сытуха пожелала стать крыламой, и потребовал от слушателей платы. Ему собрали в чью-то шапку пригоршню монеток. Развияр рассказал, как дочка дровосека решила выйти замуж. Толпа сделалась гуще, Развияр пообещал, что больше не скажет ни слова, пока не получит пять императорских реалов.
Над ним смеялись, его ругали. Забрав заработанное, он вышел из таверны и отправился в другую, напротив. Там взял себе кружку кипятка и взялся рассказывать «Историю зверуинов».
Ливень был маленьким, захолустным, сонным городишкой. Собрать за ночь пять реалов оказалось делом невозможным. Близился рассвет, и Развияр уже строил заведомо проигрышные планы освобождения Лукса силой, когда один лавочник, молодой, но очень толстый, застенчиво попросил его рассказать еще раз про корабль женщин. Развияр вспомнил Восточную темницу, каменные стены, пол, покрытый мхом, ручеек, выбивающийся из стены, и сопение надсмотрщика Роджи.
– Жили две женщины, первая была жена сапожника, другая – жена купца, торговавшего пухом. Жена сапожника была верна своему мужу, и даже в мыслях не прелюбодействовала ни с кем. Жена торговца пухом любила спать на мягких перинах, сладко есть и тешить свою похоть; однажды…
Лавочнику жалко было денег. Но Развияр пообещал рассказать что-то особенное; три оставшихся реала, три желтых кругляшка, упали ему в ладонь один за другим, в то время как Развияр пересказывал одно за другим приключения фаворитки.
Лавочник не знал, что эта книга запрещена в Империи. Понятия не имел, из какого текста рассказчик вырывает, как лоскуты, описания плотских утех.
– «Выбравшись из бассейна, она обтерла бедра душистым маслом, накинула на плечи шелковую сеть и так, под звуки струн, встретила возлюбленного…»
Когда Развияр был младше, его совсем не занимали затяжные сцены обольщения. Теперь он читал их заново, отстраненно понимая, почему сопел Роджи и за что платит лавочник, но сам оставаясь равнодушным. Его не волновали ни «шелковая кожа на внутренней поверхности бедер», ни «тайные локоны», зачем-то «умащенные маслом». Когда он думал о женщинах, ему представлялись не голые груди, не Джаль и не Крылама: ему виделся парящий город Мирте на горизонте, золотые шпили и бирюзовые арки, белые мосты и далекая музыка.
– «И он вступил в нее властно, так что она застонала и откинула голову, и волосы ее погрузились в бассейн…»
Утром Развияр явился к начальнику городской стражи и заплатил пять реалов за освобождение Лукса. Стражник долго считал деньги, смотрел то на монеты, то на пришельца, тупо хмурился, не понимая, как можно за ночь собрать такую сумму. Хотел предположить какую-то гадость, уже в готовности ухмыльнулся, но, встретившись с Развияром взглядом, удержался и тем сохранил себе жизнь.
– Ну и воняет в этой их тюрьме, – сказал Лукс вместо приветствия. – У меня даже аппетит пропал.
Они молча вышли за город – за так называемую стену, хлипкую, кое-где кирпичную, а местами плетеную из лозы.
– Садись, – сказал Лукс.
Развияр взобрался ему на спину, ухватился за плечи, и Лукс рванул по пыльной дороге, в дикой скачке
