– Позови еще. Он сбился с пути.
– Не буду!
Она прекрасно понимала, что вырываться бесполезно – но висеть без движения, будто баранья туша на крюке, оказалось выше ее сил. Уж лучше терпеть боль от врезающихся в тело нитей.
– Не буду… Я не буду звать… Убийца, чудовище… Нет…
– Да. Потому что все равно он рано или поздно сюда придет. Потому что это его судьба и он ее ищет; потому что ты будешь делать то, что я тебе велю.
– Нет…
На плечо ей лег зазубренный костяной крюк.
Минута тянулась невыносимо долго. Она больше не металась в сети висела неподвижно, будто парализующее жало уже проделало над ней все полагающиеся операции. Крюк покрыт был грязновато- зелеными бляшками и порослями жесткой, короткой шерсти.
– Помогите, – закричала она шепотом.
Крюк соскользнул – но Илазе казалось, что плечо все еще ощущает его тяжесть. Что плечо навеки сведено судорогой.
– Помогите!..
В эту секунду она была противна самой себе. Она кричала, глотая слезы – в то же время некто трезвый, на которого не произвело особого впечатления прикосновение скрута, ободряюще усмехнулся в ее душе: невозможно сочувствовать всем. Прежде всего следует подумать о своей собственной судьбе – а уж потом, если получится, о судьбе того, что едет через темный лес и трубит в свой рожок…
Рожок протрубил неожиданно близко. Илаза вздрогнула.
Ну вот, сказал трезвый голос в ее душе. Теперь тебе и вовсе нет необходимости насиловать свою совесть, призывая его – сам отыщет… Уже отыскал…
Внизу затрещали ветки. Испуганно фыркнул конь; Илаза увидела сначала сапог со шпорой, потом ногу в кожаной штанине, а потом сразу молодое, удивленное, обрадованное лицо:
– Госпожа?!
Странное обращение к оборванному бесполому существу, болтающегося в паутине между кронами двух деревьев.
– Госпожа, отзовитесь?!
Илаза молчала.
Приезжий был одет просто, но добротно и продумано – в лесной чаще щеголять особенно не перед кем. По его повадкам Илаза в первого же взгляда определила благородное происхождение и воинскую выучку; что определил скрут, осталось неясным. Илаза всей кожей чувствовала его близкое присутствие – незнакомец тоже чувствовал; в одной руке его оказался легкий длинный меч, похожий скорее на шпагу, а в другой странное орудие, похожее не то на крюк, не то на сильно изогнутый кинжал.
«Уходи», – хотела сказать Илаза, но не сказала. Не повернулся язык; юношу все равно не спасти, а между тем иззубренная лапа…
При воспоминании ей сделалось тошно.
Приезжий легко соскочил с седла. Присел и огляделся; сообщил, глядя куда-то Илазе за спину:
– Госпожа… я счастлив буду доставить вас в объятия матушки.
Некоторое время Илаза тупо соображала, о ком идет речь. Сначала ей подумалось, что неизвестный рыцарь задумал представить ее своей собственной матушке, и только потом явилась удивленная мысль: а, мама, как я могла забыть…
Рыцарь мягко, на полусогнутых ногах, двинулся вперед. Цепкий взгляд его снова обежал темные кроны и опять остановился на обнимающем Илазу коконе; ей показалось, что рыцарь смотрит на нее, как портной на примерке.
Почему я молчу? – подумала она вяло. Почему подыгрываю пауку-изуверу против храброго и благородного человека, явившегося мне на помощь? Почему не ору во все горло: «Беги!»? Он бы, конечно, не послушал меня – но совесть моя была бы чиста…
А почему медлит скрут? Растягивает удовольствие, выжидает?..
Рыцарь двигался странно – по кругу, перекрестным шагом, как танцор. Илаза невольно засмотрелась – ей показалось, что сверху, в кронах, так же по кругу движется огромная невесомая тень; впрочем, ей могло и померещиться. Присутствие скрута оставалось невыносимо близким – ей чудилось смрадное дыхание.
– Госпожа…
Дико заржал конь.
Илаза в жизни не видела ничего подобного. Тяжелому сильному животному сгоряча удалось разорвать первый слой паутины – но следующие пять слоев опутали его, превратив в бесформенный клубок, и вздернули над землей – невысоко. Затрещали ветви окрестных деревьев, посыпались листья, пожелтевшие и совсем еще зеленые; в судорожном движении конские копыта убили бы рыцаря, если бы тот в последний момент не кинулся на землю. Конь заржал снова, закричал, как человек – и ослаб, обвис, отбросив гривастую голову; Илаза увидела, как с черных губ сорвалась струйка пены. Глубокий вздох, кажется, облегчения; тишина. Тяжелое дыхание, конская туша, неподвижно висящая среди обломанных ветвей.
Илаза закрыла глаза. Лошадей он, по крайней мере, не мучит. С лошадьми он честен… Вероятно, лошади ничем не досадили ему.
– Госпожа…
