Печати, рано или поздно. Значит, у них ключ. Значит, я уйду. Уйду – значит, спасусь. А мертвые- бессмертные, если меня поймают, знаешь что сделают? – его лицо блестело от слез. Кончик носа покраснел.
– Ну и дурак. Объяснил бы по-хорошему, – я отвела глаза.
Уйма фыркнул:
– Ты, маг дороги, уши-то не развешивай. У него руки связаны, так он языком плетет. Смотрите-ка, вроде выход?
Шагах в тридцати перед нами тоннель заканчивался широкой железной дверью.
– Да уж. Представь себе. Вот ты пал в бою, пришел в царство мертвых, тут тебе мягкие подушки, еды и питья от пуза, красавицы, курильницы, все как надо. И вдруг являются паршивые некроманты, выгоняют тебя, честного мертвого воина, из твоего чертога, хотят сами есть-пить и целовать красавиц. Я бы обиделся.
Свистящий голос Уймы отражался от стен и куполов, от зеленоватых каменных статуй, от маслянистой поверхности непрозрачного подземного озера. Звук уползал в тоннели и еще долго отдавался там, как будто тысячи змей на все лады повторяли слова людоеда, и мне хотелось, чтобы Уйма замолчал.
Соляная Бездна оказалась совсем не такой, как я ожидала. Мы попали, словно в огромный кусок сыра с большими дырками. Это было похоже на давно покинутый парк аттракционов: пещеры, коридоры, лесенки, мосты и переходы, странные конструкции; спиральные желоба, как водные горки в аквапарке, пронизывали гулкие пустые пространства, уходили вниз на страшную глубину и там терялись из виду. Из стен выступали статуи, похожие на шахматные фигуры в склепе Вырвиглаза. Уйма поплевал на руку, помусолил ближайшую статую, лизнул палец, поморщился:
– Соль.
На дне сухих желобов ершились иголочками неблестящие кристаллы.
– Здесь, – голос Максимилиана звучал еле-еле, но, начав говорить, мальчишка уже не мог остановиться, – было место для мертвых-бессмертных, которые сбежали с поля боя.
– Для трусов, – невозмутимо уточнил Уйма. – И что же?
– Они гоняли соль по желобам. Языками.
– Тоже мне наказание, – мне было страшно, поэтому я пыталась уверить себя, что все происходящее – смешно.
Максимилиан странно покосился на меня:
– По-твоему, ничего особенного? А ты представь…
Я посмотрела на ближайший к нам желоб. Он был хитро изогнут – то резкая прямая горка, то широкая спираль, вроде как тело удава. Я вообразила: вот по желобу идут один за другим малодушные воины. Языки у них отвисли до земли, и они гонят и гонят перед собой волну соляного раствора…
– А они вверх… шли или вниз? – спросила я, давясь нервным хохотом.
Максимилиан не отозвался. Кажется, мой смех его оскорбил.
– Вверх, конечно, – ответил за него Уйма. – Потом вниз скатывались – и опять… И где они теперь?
Максимилиан вздохнул:
– Их освободил мой дед. Он думал поставить их на войну против других мертвых-бессмертных.
– Против храбрецов, – уточнил Уйма. – А они? Которых он освободил?
– Разбежались кто куда. Затаились.
– Понятно, они же трусы.
– Не все! Ты, что ли, никогда с поля битвы не бегал?
Уйма холодно усмехнулся:
– Никогда.
Максимилиан хотел что-то сказать, но в этот момент сверху послышался нарастающий шум. Я вскочила, вскинув посох. Уйма ощерился. Максимилиан присел на корточки.
Шум превратился в грохот. Отовсюду посыпались соляные кристаллы, закружились в воздухе, как снег. Я прищурила слезящиеся глаза; по одному из желобов катился череп, описывал виток за витком, подпрыгивал, грозя вывалиться за борт, но не вывалился и продолжал катиться. Все ниже… ниже…
Шум долго не смолкал. Череп скрылся в переплетении желобов, по маслянистой воде озерца все ходили судорожные мелкие волны, и летели кристаллы соли, и подрагивал воздух.
– Откуда это? – спросил Уйма. – Что там, над нами, замок?
Максимилиан помотал головой:
– Раньше это был не замок. И наверх здесь нельзя. Идти надо вдоль берега… Вдоль озера… и там будет мост.
Мы шли по слою соли, хрусткой, как снег. Уйма так хряпал сапожищами, что только крошки летели, и след за ним оставался почти как за танком. По этому следу, перепрыгивая из одного отпечатка в другой, тянулся Максимилиан. А замыкала шествие я – с посохом наперевес.
– Стой!
Людоед не сразу, но послушался. Недовольно обернулся:
– Что такое?
– Опасность, – я указала вперед дрожащим пальцем.
– Известное дело, – согласился людоед. – Так что?
Я оглянулась назад. Возвращаться? Искать обходной путь?
Не дожидаясь команды, Уйма повернулся и снова захрустел сапожищами. Я подняла посох повыше. Впереди, в коричневом плоском полумраке, уже был виден веревочный мост над густой зеленоватой водой.
На мосту кто-то стоял. Темная фигура, похожая на оплывшую черную свечку.
Уйма остановился. Максимилиан врезался ему в спину. Я замерла с поднятой ногой.
Кап, упала в воду тяжелая капля. Кап-п.
– Кто здесь?!
– Долго, – тихо сказала фигура, и от звука ее голоса вода взялась морщинками. – Долго ждать.
– Нам надо на ту сторону, – невозмутимо сообщил Уйма.
– Когда-то здесь был перевоз, – задумчиво сказала фигура.
– Теперь нет, – возразил Уйма после короткой паузы. – Теперь мост. Ты дашь нам пройти?
– Проходите, – неожиданно легко согласилась фигура. – Я возьму только
Максимилиан осел на соляную россыпь.
– Кого? – спросила я, надеясь затянуть время.
– Некроманта, – уточнила тень. – Кровь Аррдаха, я чую.
– Бери, – согласился Уйма.
– Да ты что! – от возмущения у меня волосы встали дыбом.
Людоед обернулся. Я встретилась с ним глазами.
– Бери-бери, – повторил Уйма добродушно. – Только с моста сойди.
Фигура заскользила, как на коньках. Мост колыхнулся, освобождаясь от немалой, видимо, тяжести. Когда соль скрипнула под спустившейся на берег фигурой, Уйма будто невзначай вытащил свой волнистый меч.
Фигура чуть замедлила движение.
– Кто такой, чтобы ставить условия? – небрежно спросил Уйма.
– С дороги, – прошелестела тень. – Или возьму всех троих.
Уйма поднял меч, принимая боевую стойку. Я кинулась к Максимилиану. Некромант был не просто белый – зеленовато-синий, как вода в баночке у школьника, рисовавшего весну.
Я попыталась поднять его. Максимилиан был легкий, будто нетопырь: кожа да кости.
– Развяжи мне руки… – простонал он, не разжимая зубов.
Тем временем Уйма и темная фигура сошлись, и полетели во все стороны кристаллики соли.
Навершием посоха я провела по веревке, затянутой Уймой. Людоед умел связывать – каждый узел пришлось резать отдельно. Наконец разлохмаченная веревка упала, и одновременно упали руки
