– Очень рад слышать, – сказал он.
Некоторое время они стояли и молча смотрели друг на друга. Кровь заиграла в жилах этих двух молодых созданий, которые столь долго не имели возможности встречаться. Юноша с его обостренным восприятием, присущим художнику, заметил слабые признаки приближающегося материнства. Ему было почему-то приятно, хотя раньше у него появилось странное чувство отвращения, услышав, что она должна родить барону наследника.
Певерил сильно переживал разлуку и искал даже мимолетных встреч с ней. Он жадно прислушивался к разговорам о Флер, ходившим среди слуг, хотя иногда новости были неприятны для него. С неохотой он изменил портрет, дорисовав на ее шее и запястьях присланные бароном драгоценности. Для художника картина потеряла свое первоначальное значение и стала просто еще одним портретом, который займет место в галерее прежних знатных женщин Кедлингтона. Печальная мадонна стала трагической фигурой, украшенной драгоценностями, и Певерилу было невыносимо горько смотреть на портрет.
Как бы читая его мысли, Флер сказала:
– Я слышала, что мой портрет вставляется сейчас в рамку.
– Да, – сказал он, опуская ресницы. – Мне стал безразличен ваш портрет после того, как дорисовал на нем украшения, – признался он.
– Может быть, я снова буду вам позировать когда-нибудь, Певерил.
– Мне хочется думать то же самое, ваша светлость, – воскликнул он, не удержавшись от внезапного душевного порыва. Пряча свое смущение, он передал ей принесенный сверток. – Скромный подарок на святки.
Сверток был обернут белой бумагой и запечатан воском. Открыв его, Флер увидела небольшую картину в резной деревянной рамке, сделанной Певерилом, как он сказал ей об этом позже. Картина была настолько прекрасна, что у нее вырвался возглас восхищения. Две тонкие нежные руки, сложенные, как в молитве, покоились на миниатюрной подушечке из ярко-красного бархата с кисточками по углам. На сочном красном фоне руки выглядели очень белыми и хрупкими. Длинные пальцы с ногтями миндалевидной формы были переплетены и воздеты вверх, говоря как бы о ревностной мольбе. Это были ее руки. Лицо Флер засветилось неожиданной радостью, которую раньше Певерил не видел. У него перехватило дыхание, а она выглядела очень юной и потрясающе счастливой.
– Боже! – воскликнула она. – Какая великолепная работа!
– Вы догадываетесь, чьи это руки? – спросил он тихо.
Флер положила подарок и протянула руки к камину, у которого сидела. В свете огня они казались прозрачными.
– Да.
– Я помнил каждую линию и старался воспроизвести красоту ваших рук. Надеюсь, вы не раздражены?
– Раздражена… – повторила она, – разве это возможно? Это приятная похвала, а маленькая картина – просто прелесть, напоминающая работы голландских мастеров. От всей души благодарю вас, – добавила она.
Чувствуя некоторую неловкость, Певерил промолвил:
– Думаю, его светлости она также понравится. Флер понимала, что его слова были чистой формальностью, так как рисовал он эти руки только для нее.
– Она будет висеть в этой комнате, – сказала она.
– Благодарю вас, – ответил он.
Они стояли и смотрели друг на друга неотрывно как загипнотизированные. Души их наполнялись теплыми приятными чувствами, которые передавались между ними. Оба молчали.
В этот момент раздался стук в дверь, и вошла Одетта. Она вскинула голову, размахивая длинными муслиновыми лентами, и увидела Певерила. Она разглядывала его с плутовским видом краем скошенных глаз, но он не посмотрел на нее, а лишь поспешно удалился, зная острый язык Одетты. Он догадался, что миссис Динглфут выследила его, наблюдая из какого-то потайного места, и послала Одетту следить дальше.
Флер ничего не сказала, а оставшись затем одна со своими мыслями, начала рассматривать великолепное изображение ее сложенных рук. Затем она сплела свои пальцы так же страдальчески и чарующе, как изобразил художник, положила голову на них и горько зарыдала из-за того, что была лишена всех радостей жизни и любви.
После этой встречи она долго не видела Певерила.
Наступил февраль с его суровыми морозами, захватившими всю местность Бэкингемшира в ледовые тиски.
Однажды леди Чевиот поехала на прогулку в санях, которые барон заказал в России и подарил жене. Одета она была с ног до головы в дорогие меха. В сани, расписанные красно-белым цветом, были запряжены сильные пони с колокольчиками на головах. Поездка была веселой и доставила Чевиоту большое удовольствие представить свою жену, как некую сказочно богатую русскую княгиню, которая как бы ехала из своего дворца в Санкт-Петербург. Представляя Флер этот экипаж с двумя конюхами в новых ливреях как подарок, он заметил:
– Теперь вы можете чаще выезжать на прогулку. Это замечательный подарок. Лошади просто помчатся по дороге. Я полагаю, вы признательны мне.
Она поблагодарила его вежливо, но с холодной гордостью, с которой всегда принимала его дорогие подарки.
– Это забавная идея, – сказала она. Чевиот мрачно посмотрел на нее.
– Глядя на вас, не подумаешь, что вы позабавлены. Она отвела свой взгляд. Флер никогда не могла смотреть на этого человека, сгубившего ее юность, как на друга, доброго мужа.
