и доктор Босс говорит, что нам нечего опасаться.
– Я прострелю ему глотку, если окажется, что он ошибается, – пробормотал Дензил.
Флер посмотрела на него ясными глазами, в которых промелькнуло презрение. Как он был неистов в проявлении своей любви и ненависти!
Именно в этот вечер он упомянул о том, что Певерил написал именно ее руки.
– Наш молодой гений становится слишком дерзким. Он не спросил у меня разрешения, чтобы подарить вам это. Как ему удалось так точно изобразить ваши руки? Вы что, позировали ему, вы осмелились…
– Он запомнил их по большому портрету и подумал, что, преподнеся мне в подарок эту небольшую картину, выразит свою благодарность нам обоим.
– Мне на это наплевать, – сказал Чевиот. – Пара рук – какой скучный объект!
– Возможно, это руки, сложенные для молитвы, но вас это не интересует, – сказала она с необычным для нее сарказмом.
Он хмуро посмотрел на нее. Она лежала, накрытая кашемировой шалью, на кушетке у камина в одной из маленьких гостиных, которыми они пользовались, когда бывали одни. Сегодня она выглядела менее болезненно, чем обычно, и была чертовски красива, а в нем никогда не проходило раздражение из-за того, что он не мог окончательно сломить дух этой молоденькой женщины.
– О, конечно, если вам нравится религия, можете продолжать в том же духе, леди Чевиот. На мой взгляд, вы слишком добродетельны, и праведность сделает вас любящей матерью.
Она не отвечала. Увы, только «любящей матерью», подумала с горечью. Она давно уже была беременной, но еще ни на йоту не почувствовала желание иметь ребенка Чевиота. Бедный нежеланный малыш! Само собой разумеется, она будет прекрасно к нему относиться, и это чувство со временем, несомненно, перерастет в любовь. Ей остался один месяц ожидания, потом все это закончится. Она перестала мечтать о смерти, так как считала, что это порочно: если ребенок будет жить, а она умрет, то кто позаботится о нем?
Чевиот стал не переставая ходить по комнате взад и вперед.
– Это случится 2 8 мая, – сказал он. – Доктор Босс сказал, что ребенок родится до конца следующего месяца. И это хорошо, потому что я надеюсь быть в Лондоне и присутствовать на коронации королевы.
Флер проявила некоторый интерес к тому, что он сказал. Ее всегда развлекали рассказы Чевиота о молодой королеве Виктории. Коронация будет, сказал он, одной из самых красочных и блестящих страниц в истории нации. Герцог Далматии и чрезвычайный посланник из Франции уже были в посольствах. Все коронованные особы будут следить за этим событием, а празднества и банкеты будут великолепнее, чем когда-либо видели столицы многих стран.
– Говорят, что затраты на эту церемонию составят что-то около семидесяти тысяч фунтов. Я и сам по этому поводу заказал себе новый прекрасный костюм, – добавил он.
Куря и потягивая свое послеобеденное бренди, он стал подробно описывать французскую парчу, выбранную им для камзола. В этот момент могло показаться, что они счастливая семейная пара, подумала Флер грустно. Чевиот был довольно добродушен, но всего лишь на одну минуту. Вскоре он устал от ее общества и попрощался: он пригласил сэра Эдмунда Фоллиата, одного из своих новых друзей в округе, чтобы вместе поужинать и поиграть в карты.
Он взял одну руку Флер, прижал ее к губам и в то же мгновение почувствовал, что все ее тело сжалось. Отбросив ее руки, он рассмеялся.
– Очень хорошо, моя дорогая. Если вы предпочитаете, то можете соединять руки для молитвы. Я не возражаю. Спокойной ночи. Не забудьте выпить горячего молока. Я пришлю к вам Одетту.
Она кивнула, а Чевиот добавил:
– Кстати, я разговаривал с миссис Динглфут. Она ужасно обижена тем, что вы не принимаете ее. Я хотел бы, чтобы, когда ребенок появится на свет, вы изменили свое отношение к моей доброй миссис Динглфут.
– О, Дензил, – вдруг сказала Флер, – не могли бы вы подыскать мне другую экономку? Я не могу выразить вам все то отвращение, которое вызывает во мне миссис Динглфут.
– Мы уже говорили на эту тему, – холодно произнес он.
Она взглянула на него своими прекрасными глазами:
– Вы дали мне много того, что мне совсем не нужно. Неужели вы не можете выполнить такую маленькую просьбу?
Он заколебался. Первый раз его молодая жена обращалась к нему с глазу на глаз так прямо. Старая буйная страсть пробудилась в нем, он обернулся и бросился на кушетку, прижал горевшее лицо к ее шее и с жаром поцеловал один из ее длинных шелковых локонов.
– Я сделаю все что угодно, когда вы снова будете здоровы. Я даже прогоню бедную миссис Динглфут из Кедлингтона, только поклянитесь, что будете любить меня, – выдохнул он.
Она с содроганием уклонилась от его объятий, и даже ребенок зашевелился, казалось, протестующе. Она почувствовала дурноту от знакомого ей страха и отвращения: она всегда видела его таким, каким он был в ту ночь в «Малой Бастилии», – сатанински жестоким в своей не знающей милосердия страсти.
– Оставьте меня, – задыхаясь, проговорила она, – уйдите, возвращайтесь к вашим любовницам.
Он поднялся, смахнул соринку с рукава и отвратительно засмеялся.
– Как обычно, ваше целомудрие леденит меня. Но я извиняюсь, моя дорогая. Сейчас неподходящее время для заигрываний. Если бы наш молодой гений в башне был скульптором, я предложил бы ему изваять вас из мрамора.
– Чтобы вы могли взять молоток и разбить статую? – спросила она, вскинув на него голову. Он не заметил презрения в ее огромных глазах и пошел к двери.
