Только потом Флер осознала, почему на лице этой женщины появилось какое-то особенное выражение, когда она повторила:
– Да, моя милая, это даже лучше, все в руках Божьих!
Но взглянуть на маленькое мертвое тело Флер не позволили.
В течение нескольких дней она лежала в полузабытье, набираясь сил. Пожилая ирландка ухаживала за ней, но другая не появлялась. Никто больше не приближался к Флер, даже Одетта, что особенно удивляло Флер. На пятый день, когда Флер попросила, что горничная пришла и причесала ее, повитуха ответила, чтобы Одетта вернулась во Францию.
Это было одно из первых удивительных событий, которое Флер никак не могла понять. Иногда она слышала стук колес подъезжающих экипажей и, прислушиваясь, представляла тех гостей, которые приехали, чтобы преподнести ей цветы и выразить свое сочувствие. Лишь много времени спустя она узнала, что так оно и было в действительности.
Флер предполагала, что Чевиот должен быть в ужасном гневе, так как наследник, которого он ждал, умер. Но то, что он был так жесток по отношению к ней, казалось бесчеловечным. Ведь в том, что ребенок умер, ее вины не было.
Пришел доктор Босс, чтобы убедиться, что за Флер ухаживают хорошо. Леди хотела поговорить с ним, но старику, казалось, было не по себе, и он старался не встречаться с ней глазами. Когда она спросила доктора о причине смерти несчастного ребенка, он ответил что-то невнятное.
Затем Флер спросила о Чевиоте.
– Возможно, он неожиданно уехал в Лондон, чтобы присутствовать на коронации Виктории.
Но она и доктор Босс прекрасно знали, что коронация Виктории происходила две недели назад, 28 июня, а сейчас была середина июля. Деревенька Уайтлиф тоже принимала участие в праздновании коронации. И сейчас по всему Бэкингемскому графству звучали песни и танцы, но ворота Кедлингтона оставались закрытыми.
Доктор Босс получил указание от барона убедиться, что ее светлость поправилась, но не возвращаться вновь в Кедлингтон. По дороге домой он встретил молодого художника, Певерила Марша, который выглядел подавленным и несчастным. Он хотел знать о состоянии Флер, и доктор объяснил ему, что леди поправляется.
– Слава Богу, – воскликнул Певерил с облегчением. – Я не мог получить никаких сведений о ней ни у одного из слуг.
Старый доктор наклонился к юноше и тихо спросил:
– Вы видели его светлость?
– Нет, с тех пор, как он уехал. Но я боюсь за леди Чевиот. Когда он покидал Кедлингтон, он выглядел как сущий дьявол.
Доктор вздохнул.
– Увы, мы ничего не можем поделать, разве только молить Бога, чтобы не оставлял своими милостями ее светлость.
– Я пытался навестить ее, – сказал Певерил, – но мне не позволяют. Старых слуг увольняют одного за другим. Вместо них появились новые и очень грубые, а миссис Динглфут становится все более невыносимой и могущественной, – добавил он с рыданиями.
– Послушайте моего совета, молодой человек, и держитесь подальше от этого места. На нем лежит печать проклятия, – пробормотал доктор.
– Я не покину Кедлингтон до тех пор, пока смогу хоть чем-нибудь быть полезным ее светлости, – ответил художник.
– Будьте осторожны, – предупредил его старик. Больше он не навещал свою больную.
Прозрение Флер пришло в тот первый день, когда ей разрешили встать с постели. Было холодное туманное утро. Она прошла в свой будуар, который не посещала после родов. Бархатное платье, которое она накинула на себя, свободно болталось на ней.
Первое, что бросилось ей в глаза, был вид ее письменного стола. Он выглядел так, как будто в нем рылись и что-то искали. Личные документы и письма были разбросаны по ковру, перья для письма были сломаны, чернила разлиты, печати сломаны, воск для печатей разбит вдребезги, буквально превращен в порошок.
В еще больший ужас привел ее вид портретов отца и матери, вправленных в рамки, которые она привезла из Пилларса. Они были порезаны ножом, и лица нельзя было узнать. Казалось, что какой-то маньяк забрался в комнату и все разрушил. Особую дрожь в ней вызвало уничтожение портрета Элен Родни в сером бархатном платье.
Флер была потрясена. Ей удалось дернуть шнурок звонка и вызвать повитуху, которая все еще присматривала за ней.
– Что вы думаете обо всем этом?
Ирландка выглядела сконфуженной. Она все знала, но не осмелилась сказать госпоже. Существовало множество фактов, о которых знала старая женщина, но не решалась говорить точно так же, как и миссис Динглфут, которая вместе с ней была посвящена в страшную тайну рождения ребенка. Она не смела даже раскрыть рта, боясь страшных угроз барона, а лишь с нетерпением ждала того дня, когда сможет покинуть этот дом с его ужасной трагедией.
Старая женщина продолжала молчать, и Флер прижала руки к своему бешено колотившемуся сердцу.
– Это был его светлость? – прошептала она.
– Не спрашивайте меня, – ответила женщина.
