– Да, это так.
– Не знаю, Ларвия, но когда увидела, как он смотрит на меня во время жертвоприношения, испытала такие чувства… – она замолчала, робко улыбнувшись. – Может быть, слишком преувеличиваю, может, просто совпадение? А если захотел взглянуть на меня из простого любопытства? Возможно, это ни к ничему не приведет, – она засмеялась нервным смехом. – Очевидно, вредно слишком много времени проводить одной – долгие размышления приводят к тому, что незначительный эпизод может обернуться трагедией.
– Постараюсь навещать тебя почаще, – улыбнулась Ларвия. – Если лично обращусь к Ливии, уверена, она разрешит – тебе нужно общение. А я занята только устройством приемов, позирую для портретов и сражаюсь с новым телохранителем.
– Ты с ним сражаешься? – усмехнулась Юлия, посочувствовав анонимному рабу, у которого хватает сил противостоять капризам и железной воле Ларвии.
– Он совершенно невозможен, но Каска навязал его, и, кажется, я не избавлюсь от него.
– Расскажи о нем, – попросила Юлия, довольная, что можно сменить тему разговора, и Ларвия охотно согласилась.
Когда Ларвия вышла из атрия храма Весты, на площади уже никого не было, кроме ее носильщиков и Верига, ожидавших ее на нижних ступеньках лестницы. Попрощавшись с Юнией Дистанией, она заметила группу гуляк, появившихся из-за угла и направлявшихся в Субуру. Вериг сразу загородил собой хозяйку и стоял так, пока они не скрылись из виду.
Не взглянув даже на охранника, Ларвия села в паланкин и постучала по крыше, давая знак отправляться в путь. Задернув занавески, задумалась, глядя в одну точку перед собой. Усилившийся шум свидетельствовал о том, что тихая площадь осталась позади, они – на главной улице, запруженной многочисленными торговыми повозками: фрукты, вино, ковры перевозились по ночам, поскольку закон запрещал это делать днем. Поэтому с наступлением темноты на улицах раздавался скрип колес, ржание лошадей и крики рабов, охранявших товары своих господ. Случайные частные паланкины сливались с этим потоком, пересекая улицы, увертываясь от колес повозок и старясь попасть на посыпанные гравием дорожки, предназначенные для пешеходов.
Ее думы о сестре и о том, куда может завести ее увлечение знаменитым центурионом, прервали громкие крики, предвещавшие опасность. Выглянув из-за занавесок, она увидела скачущую на них лошадь, запряженную в повозку, полную африканских бананов. Раб, управлявший ею, отчаянно пытался остановить обезумевшее животное. Ларвия даже не успела сообразить, что происходит, как Вериг, схватив ее за обе руки, выдернул с сиденья. Ей показалось, что она летела по воздуху, пока не приземлилась мягким местом у края дороги, поросшим травой. Вериг навалился на нее всем телом.
Хозяйка и раб лежали неподвижно. Ларвия смутно слышала треск, а затем лошадь с повозкой прогромыхала мимо них. Раздавались крики людей, и только теперь она почувствовала, что не может даже пошевелиться. Вериг буквально пригвоздил ее к земле.
Неизведанные чувства захватили ее: большой и сильный мужчина излучал тепло, уверенность и надежную защиту; от его одежды и его самого исходил сильный запах соснового мыла. Завезенное в Рим с востока, оно не пришлось по душе римской знати, презиравшей его и предпочитавшей очищать тело с помощью стригиля – банной скребницы. Но, желая избежать неприятных последствий от скученности рабов в тесных помещениях, Нестор настоял на том, чтобы они мылись мылом. Она ощутила также свежий запах, исходивший от волос и туники ее телохранителя. Ее лицо упиралось в основание его шеи, гладкой, как у ребенка.
Вдруг осознав крамольность всех мыслей и чувств, Ларвия резко произнесла:
– Убирайся от меня!
Вериг тут же вскочил, изучающе осмотрел ее и, убедившись, что женщина не пострадала, обернулся к паланкину – он лежал разломанный на обочине дороги, оба носильщика сидели на земле рядом, похоже, невредимые, но напуганные.
– Как вы себя чувствуете? – крикнул он им. Они посмотрели друг на друга, кивнули головой, осторожно поднялись, проверяя целы ли руки и ноги.
– Этот вопрос тебе следовало бы задать мне, – раздраженно заметила Ларвия, поправляя одежду и прическу. – Я чувствую себя так, как будто по мне прошлась фаланга германцев.
– Мне пришлось бросить вас на землю и закрыть собой, иначе вас сбила бы несущаяся лошадь.
– Того раба следует высечь, а его хозяина оштрафовать, – капризно заметила Ларвия. – Тому, кто не умеет управлять лошадьми, нельзя доверять животное.
– Госпожа цела и невредима, – крикнул Вериг собравшейся толпе, желавшей узнать, не пострадал ли кто-нибудь. Он протянул руку Ларвии, она взяла ее и попыталась встать, но ее левая нога подвернулась.
– Со мной что-то случилось, – огрызнулась она. – Не могу идти. Неужели сломана нога?
Он быстро опустился на корточки, приподняв край платья, прощупал стройную лодыжку ловкими загорелыми пальцами, а также сустав, – от неожиданности она не произнесла ни слова.
– Перелома нет, – уверенно заявил он. Пораженная его дерзостью, Ларвия стояла молча, открыв рот и украдкой бросая взгляд по сторонам, не видел ли кто-нибудь его фамильярное обращение? К ее облегчению, толпа рассеялась, и только несколько человек смотрели в ее сторону.
– Немедленно убери руки, – процедила сквозь зубы она.
Вериг тут же повиновался и легко поднялся на ноги. – Я только хотел проверить, цела ли кость, – мягко ответил он. – Наверное, у вас растяжение.
– Может, ты еще и врач? – саркастически спросила она и, поморщившись, попыталась опереться на поврежденную ногу.
– Во время восстания приходилось иметь дело со многими подобными случаями, – ответил он. – Наверное, разберусь, когда кость сломана. У вас нет перелома.
– И тем не менее идти не могу, – четко произнесла Ларвия, выделяя каждое слово, как будто он плохо соображал.
