Антоний, поднявшись из-за стола с совершенно бесстрастным выражением лица, вышел и остановился перед нею.
– А теперь выслушайте меня, – произнес он, не повышая голоса и глядя ей прямо в глаза. – Весталки никогда не оказывали мне никаких услуг. И будет лучше, если вы запомните, что император Цезарь мертв. Я же разделяю мнение, что ваши женщины – религиозные фанатички, почему не очень бы скорбел, если бы вдруг всех их отдали на обед армянским тиграм.
Ливия изумленно смотрела на него, не в силах произнести ни слова.
– Марк Деметр – мой друг и лучший и храбрейший из солдат, которые когда-либо были под моим командованием. Мы сражались с ним бок о бок во многих военных кампаниях, в то время как вы со своими весталками, в тепле и безопасности, в своем храме, произносили разные заклинания. Мне безразлично, с кем спит Марк Деметр, – пусть хоть с парфянской верблюдицей. Я все сделаю, чтобы помочь ему. Мне нельзя было предотвратить его арест, поскольку он публично признал свою вину, но если вы думаете, что будет выделен отряд, чтобы преследовать его только ради того, чтобы спасти ваше лицо и этого лицемера Суру, то вы глубоко ошибаетесь.
– Но понтифик Сура… – зло зашипела Ливия.
– Понтифик Сура может и дальше проводить время с двенадцатилетним нубийским мальчиком. Передайте ему, что если пожелает, чтобы его жена и ее знатная семья узнали о его играх с ребенком, то пусть встанет на вашу сторону.
Ливия снова потеряла дар речи.
Антоний сделал к ней шаг, и она отпрянула от него.
– И вот что скажу вам, Ливия, – тихо произнес он. – Если вы еще когда-нибудь снова станете угрожать мне, то узнаете, что значит иметь меня своим врагом. А теперь убирайтесь с моих глаз, не то могу забыть о чести воина, чей долг относиться с уважением к дамам.
Ливия опрометью выскочила из его кабинета. Антоний смотрел ей вслед, сомневаясь, не поступил ли слишком жестоко.
Пусть жрица не совсем нормальная, но преданная своему долгу и необыкновенно наивная, чего нельзя сказать о большинстве людей. Его слова о Суре шокировали ее – Антоний знал все и обо всех. Информация о понтифике будет его оружием на случай, если Ливия вздумает высказать свои обвинения. Вообще, мужчины в Риме могли вести себя, как угодно, но Сура как первосвященник, вершивший суд над другими людьми, обязан был иметь безупречную репутацию.
Антоний вздохнул. Он – военный человек, и ему не хватает терпения возиться с этими гражданскими лицами, которые заняты только тем, чтобы сохранить своп кресла. Если бы такие люди, как Деметр, не отправлялись на войну, этим чиновникам нечего было бы сохранять. Но Цезарь всю свою жизнь романтизировал таких людей, как Ливия, и Антоний понимал, что ему придется делать то же самое.
В будущем следует помириться с ней, но не раньше того, как Марк будет в безопасности.
Они еще понадобятся друг другу в будущей борьбе.
Антоний открыл дверь в зал и снова вызвал писца.
Сенатор Гракх, как заведенный, ходил взад и вперед по гостиной, тога мешала резким движениям, закручиваясь вокруг тела, когда он поворачивался, изредка бросая взгляды на сына, стоявшего перед ним в необычном для него молчании.
Друз Виниций в плаще через плечо и шлемом в руке стоял у дверей в зал, сожалея, что присутствует при этой сцене.
– Итак, что ты скажешь в свое оправдание? – наконец спросил Гракх, остановившись перед сыном.
Септим молчал.
– Виниций прав – тебя могут обвинить в содействии побегу, – продолжал сенатор.
– Я угостил самнита несколькими стаканами вина, вот и все. Если он опьянел, а Марку потом удалось бежать, то это не имеет ко мне никакого отношения.
Лицо отца стало красным.
– Стражника обнаружили без сознания, ему нанесли удар сзади. Он что, сам себя ударил по шее?
Септим пожал плечами.
– Когда сенат намерен рассмотреть вопрос об аресте? – спросил Гракх трибуна.
– На сессии, завтра утром, – ответил Виниций. Трибун с сочувствием взглянул на своего друга Септима, а затем покинул гостиную.
Последние несколько дней доставили ему очень много неприятных минут – его много раз вызывали для исполнения приказов, он подчинялся из чувства долга. Сейчас можно зайти в ближайшую таверну и хорошенько выпить.
Подождав, пока Виниций покинет комнату, а Кастор закроет за ним дверь, сенатор снова обратился к сыну:
– Ты, наверное, сошел с ума?
– Я это называю по-другому, – спокойно ответил Септим.
– Ты помог бежать Марку, обвиненному в государственном преступлении, опозорившему весталку, дочь одной из самых знатных семей Рима!
– Он тебе нравился, пока не совершил то, что может бросить тень на твою репутацию. Ты же сам приглашал его сюда, зная его хорошее влияние на меня, – сухо заметил Септим.
– Откуда мне было знать, что он способен совершить такой безумный поступок – спать с девственной весталкой? – возразил ему Гракх.
