напоминал тень Люка.
– И все-таки вы разные… – пробормотала Речел, не в силах выразить словами все свои мысли.
Генри снова усмехнулся:
– А теперь внимательно посмотри на еще одного ненормального… – словно в ответ на ее вопрошающий взгляд он добавил: – На человека, которого ты рискнула полюбить, за которого вышла замуж.
Речел покачала головой. Теперь ей многое стало ясно. В его болезненной матери она узнала трагичность подлинного безумия, в отце – циничное зло. А сам Генри предстал человеком, боявшимся посмотреть жене в глаза и встретить в них любовь, боявшимся стоящего на пороге счастья – из-за того, что утратил веру и привык к неизбывной горечи и лжи.
Теперь Речел сама подводила Генри к его картинам, а он послушно шел за женой и молча слушал.
– Посмотри, Генри! – настойчиво говорила Речел. – В глазах твоей матери не любовь, а наваждение, нечеловеческая страсть. Такая, которая даже сильных мужчин доводит до сумасшествия или необъяснимых поступков. А твой отец – посмотри на него! Мне его жаль, так как я сомневаюсь, что он хоть когда-нибудь кого-нибудь любил…
Генри ничего не возразил. Он покорно последовал за Речел туда, где стояли ее портреты.
– Посмотри на нее, Генри! Она – сама красота и совершенство. А я нет. Если бы ты нарисовал глаза, то понял бы это. И увидел бы женщину, которой одиноко. Женщину, которая приблизилась бы к совершенству, если бы знала, что ее любят и принимают такой, какая она есть. Ты бы увидел женщину, готовую пожертвовать для тебя всем…
– Даже своей душой? – спросил Генри.
– Тебе нужна эта жертва в доказательство моей любви?
– Нет. Это ничего не докажет.
– Что бы ты ни говорил о себе, Генри, – мягко продолжала Речел, – я уверена, что ты знаешь, что такое любовь. Потому что переживал за беспомощное животное, заботился о ребенке, хотя он был сыном проститутки. Простил своего брата, хотя его благие намерения заставили тебя идти по пути, который ты не выбирал. Ты так бережно ухаживал за всходами – даже они тебе не безразличны… – Речел остановилась у портрета Феникса. – Ты сумел проникнуть в душу своего друга, потому что слишком ценишь и уважаешь его, чтобы исказить его черты.
– А ты слишком многое видишь, Речел, – произнес Генри.
– Я только вижу тебя, Генри. А вот ты недостаточно понимаешь себя, иначе на этой картине твое лицо не было бы тенью лица твоего брата. Ты и Люк совсем разные. Если вы переживаете одно и то же и думаете одинаково, даже разделенные расстоянием, то лишь потому, что Бог знает: вам обоим необходимо постоянно помнить, что вы в мире не одиноки.
– Некоторые считали, что я и Люк просто ненормальные от природы…
Голос Генри стал напряженным, во взгляде мелькнул страх. Казалось, он боится поверить в то, что стало вполне реальным и осязаемым.
– Тогда я тоже ненормальная, – проговорила Речел. – Потому что тоже чувствую твою боль, твой гнев и твое смятение. Мне казалось, что когда-то я, как сквозь чащу, продиралась сквозь мрак твоей души. Она была чужой, даже враждебной. А сейчас для меня многое прояснилось…
Речел направилась к двери и остановилась у самого порога.
– Я чувствую, когда ты рядом, Генри. Я вижу то, что ты пытаешься скрывать от меня, потому что понимаю тебя… потому что знаю, что ты заслуживаешь любви. – Речел вздохнула, потерла пальцами переносицу и вышла, закончив уже из коридора:
– Если ты быстро умоешься, обед еще не успеет остыть.
Когда Речел ушла, Генри принялся взволнованно расхаживать по комнате. Он пытался осмыслить разговор с женой, но мешали собственные эмоции и медленно таявший в воздухе аромат лаванды.
Слова Речел эхом звучали в его ушах. Генри остановился перед картиной, изобличавшей его собственную ничтожность: тень Люка. Речел эта картина не понравилась. Генри признался, что и ему это полотно казалось отталкивающим, откровенным свидетельством разложения и распада. Недолго думая, он открыл окно и выбросил двуликого демона во двор. Затем вспомнил, что Речел ждет его, и отправился на кухню.
Уже в коридоре витал запах жареной ветчины и подливы. Войдя на кухню, Генри увидел, что Речел стоит у окна и улыбается. Он подошел к жене и нежно погладил ее губы:
– Ты окончательно укротила меня, Речел… Она поцеловала его пальцы, и Генри казалось, что он держит в ладони ее улыбку. Когда Генри опустил руку, Речел проговорила:
– Это не входило в мои замыслы. Меньше всего мне хотелось воевать с твоей гордостью.
Генри усмехнулся и занял место за столом:
– Приходя к такой женщине, как ты, Речел, мужчина должен оставлять свою гордость на крыльце твоего дома.
– Я видела, как ты выбросил за окно одну из картин – ту самую, что мне не очень понравилась. Зачем? Из-за того, что согласился со мной?
Он взял из ее рук тарелку с едой и пожал плечами:
– Просто ты думаешь обо мне лучше, чем я сам думаю о себе. Хотя я не уверен, что ты права.
Генри удивился тому, как свободно и искренне говорит с Речел. Ведь в течение многих лет он прятал свои чувства даже от самого себя.
– Мы всегда живем с надеждой, Генри, – произнесла Речел. – Даже когда у нас есть все, что мы хотим.
