Жан Поль тихо ответил:
– У нас сейчас небольшие финансовые затруднения, Геби. Думаю, мне следует напомнить тебе, что последние несколько лет стабильности и процветания юга позволили тебе жить в роскоши. И кое-что еще я должен сказать тебе. Я благодарю тебя за то, что ты приняла Дайану за члена нашей семьи, потому что она стала им в наших с тетей глазах.
Габриэлла холодно посмотрела на Дайану, но ее слова были вежливыми.
– Простите, если я немного рассердилась, Диди.
Дайана знала, что этим «Диди» девушка намеренно хотела досадить ей. И она этого добилась.
– Я принимаю ваши извинения, Геби, – сказала Дайана, с удовольствием заметив, как поморщилась Габриэлла.
– Я уверена, что мы с вами можем стать друзьями. В конце концов, мы почти одного возраста.
Но ведь у нас масса других различий, говорил взгляд Габриэллы, когда она намеренно оглядела простое платье и шаль Дайаны.
– Я уверена, что вы правы. И как первый шаг к этой дружбе, пожалуйста, называйте меня Габриэллой.
Улыбка Габриэллы стала еще слаще.
– Ну конечно. Ведь это такое красивое имя. И вы могли бы сделать мне такое же одолжение, называя меня по имени, которое выбрала для меня мать.
Смех Жан Поля прервал перепалку двух женщин.
– Шон, давай-ка выбираться из этого курятника, пока они не начали клевать друг друга. Мы должны подумать, как утеплить конюшни к зиме. В прошлом году одна из наших лучших кобыл схватила воспаление, и мы чуть не потеряли ее.
Они с Шоном уже выходили из комнаты, когда туда ворвался Руфус.
– Мистер Деверо, я гнал лошадей всю дорогу из Нашвилла, чтобы рассказать вам! На реке страшное наводнение!
– Помедленнее, Руфус. А что слышно о пароходах?
– Никто не знает, сколько, но многие из них пострадали. Несколько человек погибло. Я не смог ничего узнать о мистере Андрэ. Они не знают, на каком он был пароходе.
Аурэлия побледнела еще сильнее.
– Помогите ей подняться наверх, Дайана.
В глазах Жан Поля стояла грусть, которая, девушка это знала, была вызвана не только известием о том, что его брат мог стать жертвой наводнения.
– Не волнуйся, дорогая. И ты, Габриэлла, тоже. Вы же знаете Андрэ. Он спасется и даст о себе знать, как только сможет.
Дайана уложила Аурэлию в постель, пообещав ей, что разбудит, если ночью будут какие-то новости. Затем она налила в молоко немного бренди, и Аурэлия наконец уснула.
Но для Дайаны эта ночь была гораздо длиннее. Когда она пришла домой и обнаружила Шона в постели, она подумала, что муж уже спит, но это оказалось не так, – он пребывал в состоянии возбуждения от того, что случилось сегодня вечером.
– Ты слышала, что он сказал? Что мы все одна семья. У нас здесь свой дом, Диди, это точно!
– Но мы же не настоящая семья, Шон. Нам нужно что-то свое. Шон, теперь, когда мы заговорили о семье, я должна тебе сообщить одну приятную новость.
– Приятная новость в том, что мы оба нравимся мистеру Деверо и можем оставаться здесь, сколько захотим.
– У меня будет ребенок, Шон.
Он на секунду замер, но потом обнял ее так сильно, что она едва могла дышать.
– Это правда?
Он начал обнимать и целовать ее, пока она не засмеялась.
– Я так понимаю, что ты счастлив, что станешь отцом?
– Счастлив? Да ничто в мире не может сделать меня более счастливым! Кроме, может быть, того жеребенка, которого принесет весной наша лучшая кобыла.
– Да у нас будет свой жеребенок следующей весной, – упрекнула его Дайана, уязвленная тем, что лошадь для него была важнее их ребенка.
Известие о том, что Дайана беременна, было радостно воспринято всеми обитателями Монкера, кроме Габриэллы, которая заявила, что уж она-то не собирается портить свою фигуру, пока не получит от жизни все удовольствия, которые она может ей дать.
Радость Аурэлии была смешана с грустью. Во-первых, она волновалась за Андрэ. Во-вторых, у нее не было своих детей.
– Ах, Дайана, я так рада за вас! Вы должны остаться здесь навсегда и позволить нам принять участие в воспитании вашего малыша. Я всегда мечтала о том, чтобы иметь ребенка, теперь же я смогу, по крайней мере, разделить с вами счастье вашего материнства, хотя испытать его мне не суждено.
Дайана подумала о том, что бы сказала Аурэлия, если бы узнала, что это ребенок Андрэ, а не Шона. Она молила Бога, чтобы эта женщина никогда не узнала правды, и снова поклялась всю жизнь хранить
