им есть до него дело.
— Ну и…? — торопил Клык.
— Сгорел он, — пояснил корочун.
— Сгорел, сгорел, — вмешался подошедший Старик. — Почил в молодом возрасте, потому что маму с папой не слушался. Короче, рано пошел в Африку гулять. Такие дела, Клык. Видал, как славно-то горит. Ну, да ладно, делу — время, а потехе — час. За работу, скоро все наши снаряды закончатся, пойдем к колдуну за обещанной наградой.
Спиридон не погиб в пожаре, как думали поджигатели. Он бежал со всех ног, не разбирая дороги. Неожиданно юноша очутился в районе, где никогда не был. Все здесь было незнакомым. Некуда бежать, некому жаловаться или просить о помощи.
Палаты кругом богатые, улицы пошире, невдалеке стоят лавки, на торговые похожи.
Но разбираться некогда. Нет лучших следопытов, чем корочуны. Им след взять, — раз плюнуть. Позади все горит, видно, смерть парню пришла.
Спиридон не стал дожидаться, пока огонь перекинется в эту часть города. Он решил пробираться на окраину. Немного подождав и не увидев преследователей, юноша перекрестился и побежал по широкой улице, которая вела к базарным рядам.
«Если это базар, то сюда должны товар возить, — рассудил парень, — побегу в противоположную от рядов сторону. Глядишь, выберусь на дорогу из города. Там мне легче будет от погони уйти и от огня».
Но Спиридон не сумел рассчитать скорость, с которой адское пламя распространялось по всей Москве. Парень и сам не заметил, как оказался в огненной ловушке. Бежать было некуда, пламя подступало к ногам.
Неожиданно Спиридон увидел небольшую калиточку, она была не тронута жаром, на ручке не было даже следов копоти.
Последняя надежда, Спиридон толкнул дверцу и попал в узкий проход, который вел к зданию.
Юноша бросился по дорожке, но зацепился за что-то и упал. Нога болела, с трудом поднявшись, парень увидел колодец с крышкой. Сверху были начертаны какие-то письмена.
Приглядевшись внимательно, Спиридон разобрал имя древнего языческого бога Даждьбога. «Была-не была», — решил Спиридон, открыл крышку и по веревке опустился в глубь колодца. Он ожидал обнаружить там замерзшую или растаявшую воду. Но дно оказалось совершенно пустым и сухим.
«Будь что будет», — смирился со своей судьбой парень. Он съежился на дне и приготовился к худшему.
Глава 27
Петр брал амулет не голой рукой, а чистой тряпицей. Было в нем что-то, как и в нимфе самой, нечистое, без солнечного света и радости весенней. Кожевенник сомневался показывать ли талисман Аграфене, заносить ли его в дом. Эх, как все переменилось. Он, Петр, разбоем занялся. Неправильно все это. Так и не решив, что делать с похищенной вещицей, Петр счел самым разумным посоветоваться с женой.
Аграфена не стала сходу расспрашивать, что да как. Подождала, пока муж сядет на лавку, отдышится и сам заговорит.
— Нашел я тот амулет, за которым ходил. Только сомнение меня берет.
— Расскажи, облегчи душу, может что я подскажу.
— Грушенька, что в народе о старухе травнице говорят, какая она, помогает кому за деньги или так?
— Старушка она добрая, — помолчав немного, ответила Аграфена. — Никогда в помощи не откажет. Денег сама не берет. Вот только, если продукты какие принесут, возьмет с благодарностью.
— Как ты сама думаешь? Можно ей доверять или нет?
— Люди уходят от нее просветленные, будто воды ключевой в жаркий день испили. Не бойся, муж мой, доверься своему сердцу. Сам Бог ведет нас по этому пути. Коли сделал так, как сделал, значит так и нужно было поступить. Давно это было, бабушка травница и Алешечке нашему помогла. Будь спокоен, утишь свое сердце.
Будто какая-то сила не давала покоя Петру.
— Не сидится мне, жена на месте, пойду посмотрю все ли вокруг спокойно.
— Иди, муж мой, только возьми с собой меч, не ровен час грабители или разбойники повстречаются. Зачем рисковать?
— Я мигом, — улыбнулся впервые с минуты горькой смерти сына Петр.
К совету жены прислушался, прикрепил на поясе старый меч дедовский. Многие бояре просили продать его, но дорог он был Петру, как память, семейная реликвия.
Он стал уже и Алешу учить владению мечом, как когда-то учил его самого отец, а того его отец. Обнял кожевенник жену свою, осмотрел комнату, будто в последний раз и вышел за дверь. В воздухе повисло что- то страшное. Казалось спустилась на город тяжелая сеть, черная и липкая, которая не дает ни шагу ступить, ни вздохнуть спокойно.
«Хорошо, что парня здесь нет, — подумал Петр о подмастерье. — Взрослый становится, готов сам с самим чертом сразиться. Да зачем людям воевать друг с другом, места что нет?»
Петр обратил внимание, что идет так быстро от дома, что чуть не бежит. Он уже отошел на приличное расстояние. Что толкнуло его обернуться, и вовремя. Высокий крепкий корочун уже занес над ним крепкий острый кинжал, мгновение — и не сносить Петру головы.
Быстро, будто только этим всю жизнь и занимался, Петр выхватил меч и срубил голову врагу. Остальные корочуны, увидев гибель товарища из темноты повылазили, зашипели, рожи скосоротили, недовольны, что человек сильнее их оказался. Видно они знак какой бесовский подали другим, но услышал кожевник, что вдали лошади скачут, фыркают, ржут недовольно. Торопятся всадники, коней пришпоривают, чтобы всем гуртом напасть на одинокого противника.
А когда бояре по чести, по совести сражались? Или исподтишка норовят ударить, или навалятся большим отрядом на плохо вооруженного человека, как сейчас. Да еще силу бесовскую на помощь зовут. Всем известно, что корочуны — хорошие бойцы.
Так ли иначе, но Петр не счел себя трусом, когда понял, что противник имеет опасный численный перевес. Потому нужно было уйти от него, но не просто уйти, а отвести опасность от родного дома, Аграфены и соседей.
Хорошо, что кожевенник знал здесь все входы и выходы. Всадникам самое лучшее мчаться по широкой дороге, здесь они его быстро настигнуть, тут и смерть ему придет. Неужто суждено ему погибнуть под копытами нелюдей, как и сыну ненаглядному?
Петр быстро добежал до двух переулков. Тот, что вел налево, расходился на три стороны, а правый заканчивался тупиком. Только старожилы знали, что тупик этот только для видимости, был там довольно широкий лаз, который не одному спешащему поутру мастеровому и ли хозяину экономил время и силы на дорогу. Кожевенник бросил перчатку на дорогу, будто бы обронил по пути и бросился в тупик. Пока всадники будут спешиваться, выяснять, куда он свернул и побежал, можно будет выиграть время.
Так и случилось. Воротынский пустил вперед корочунов. Кони всхрапывали и рвались вперед. Но дорога была пустая. Беглец мог свернуть в один из проулков. Боярский слуги кинулись налево и разбежались по всем направлениям. Старый корочун стоял посередине дороги и напряженно поворачивал большой головой из стороны в сторону. Наконец он определился и подбежал к Воротынскому.
— Он туда побежал.
— Тупая твоя башка, — усмехнулся один слуг. — Ты что, глаза дома оставил? Там тупик.
— Он там, — настаивал корочун.
— Вот и вали сам туда.
— Молчать, — крикнул на свое воинство Воротынский. — Говори, что хотел сказать.
