– Да нет же. Вот непонятливый! Это я, слышите? Я! Прозектор минуту подумал.
– Нет, так не бывает, – говорит он. И принимается перебирать инструменты. – Джордж, позови кого- нибудь себе в помощь. Я не могу работать, когда в комнате полоумная.
Возвращаются те четверо. Тетушка Тилди вызывающе вскидывает голову.
– Не сладите! – кричит она, но ее, точно пешку на шахматной доске, переставляют из прозекторской в мертвецкую, в приемную, в зал ожидания, в комнату для прощаний и, наконец, в вестибюль. Тут она опускается на стул, стоящий па самой середине. В сумрачной тишине вестибюля стоят скамьи, пахнет цветами.
– Ну вот, сударыня, – говорит один из четверых. – Здесь тело будет находиться завтра, до начала отпевания.
– Я не сдвинусь с места, пока не получу то, что мне надо.
Плотно сжав губы, она теребит бледными пальцами кружевной воротник и нетерпеливо постукивает по полу .ботинком на пуговках. Если кто подходит поближе, она бьет его зонтиком. А стоит кому – либо ее тронуть – - и она… ну да, она просто ускользает.
Мистер Кэррннгтон, президент похоронного бюро, услыхал шум и приковылял в вестибюль разузнать, что случилось.
– Тс-с, тс-с, – шепчет он направо и налево, прижимая палец к губам. Имейте уважение, имейте уважение.
Что тут у вас? Не могу – ли я быть вам полезен, сударыня?
Тетушка Тилди смерила его взглядом.
– Можете.
– Чем могу служить? – .
– Подите в ту комнату в конце коридора, – распорядилась тетушка Тилди.
– Д – да – а? .
– И скажите этому рьяному молодому исследователю, чтоб оставил в покое мое тело. Я – девица. И не желаю никому показывать свои родинки, родимые пятна, шрамы и прочее, и что нога у меня подворачивается – тоже мое дело. Нечего ему во все совать нос, трогать, резать – еще, того гляди, что- нибудь повредит.
Мистер Кэррингтон не понимает, о чем речь, он ведь еще не знает, что за тело находится в прозекторской. И он глядит на тетушку Тилди растерянно и беспомощно.
– Чего он уложил меня на свой стол, я ж не голубь какой-нибудь, меня незачем потрошить и фаршировать! – сказала Тилди.
Мистер Кэррингтон кинулся выяснять, в чем дело. Прошло пятнадцать минут; в вестибюле стояла напряженная тишина, а там, за дверями прозекторской, шел отчаянный спор; наконец бледный и осунувшийся мистер Кэррингтон возвратился.
Очки свалились у него с носа, он поднял их и сказал:
– Вы нам очень осложняете дело.
– Я?! – рассвирепела тетушка Тилди. – Святые угодники, да что же это такое! Послушайте, мистер Кожа – пакости или как вас там, так, по – вашему, это я осложняю?
– Мы уже выкачиваем кровь из… из этого…
– Что?!
– Да – да, уверяю – вас. – Так что вам придется уйти. Теперь уже ничего нельзя сделать. – Он нервно засмеялся. – Сейчас наш прозектор произведет частичное вскрытие и определит причину смерти. Тетушка Тилди вскочила, как ошпаренная.
– Да как он смеет! Это позволено только судебным экспертам!
– Ну, нам иногда тоже кое – что позволяется…
– Сейчас же отправляйтесь назад и велите вашему Режь – не – жалей сию минуту перекачать всю отличную благородную кровь обратно в это тело, покрытое прекрасной кожей, и если он уже – что-нибудь вытащил из него;
пускай тут же приладит на место, да чтоб все работало как следует, и бодрое, здоровое тело пускай вернет мне. Слышали, что я сказала!
– Но я ничего не могу поделать. Ни – че – го.
– Ну, вот что. Я не сдвинусь с места хоть двести лет. Ясно? И распугаю всех ваших клиентов, Суду пускать им прямо в нос эманацию!
Ошеломленный Кэррингтон кое – как пораскинул мозгами и даже застонал.
– Но вы погубите нашу фирму! Неужели вы решитесь!
– Еще как решусь! – усмехнулась тетушка Тилди. Кэррингтон кинулся в темный зал ожидания. Даже издали слышно было, как он судорожно крутит телефонный диск. Спустя полчаса к похоронному бюро с ревом подкатили машины. Три вице-президента в сопровождении перепуганного президента прошествовали в зал ожидания.
– Ну, в чем тут дело?
Перемежая свою речь отменными – проклятиями, тетушка все им растолковала.
Президенты стали держать совет, а прозектора попросили приостановить свои занятия хотя бы до тех пор, пока не будет достигнуто какое-то соглашение… Прозектор выше из своей комнаты и стоял тут же, курил большую черную сигару и любезно улыбался.
Тетушка Тилди воззрилась на сигару.
– А пепел вы куда стряхиваете? – в страхе .спросила она.
Попыхивая сигарой, прозектор невозмутимо ухмыльнулся.
Наконец совет был окончен.
– Скажите по чести, сударыня, вы ведь не пустите нас по миру, а?
Тетушка оглядела стервятников с головы до пят.
– Ну, это бы я с радостью.
Кэррингтона прошиб пот, он отер лицо платком.
– Можете забрать свое тело.
– Ха!-обрадовалась Тилди. Но тут же опасливо спросила; – В целости-сохранности?
В целости-сохранности.
Безо всякого формальдегида?
Безо всякого формальдегида.
– С кровью?
– Да с кровью же, забирайте его ради бога и уходите!
Тетушка Тилди чопорно кивнула.
– Ладно. По рукам. Приведите его в порядок.
Кэррингтон обернулся к прозектору.
– Эй вы, бестолочь! Нечего -стоять столбом. Приведите все в порядок, живо!
– Да смотрите не сыпьте пепел, куда не надо! – прикрикнула тетушка Тилди.
– -Осторожней, осторожней! – командовала тетушка Тилди. – Поставьте плетенку на пол, а то мне в нее не влезть.
Она не стала особенно разглядывать тело. 'Вид самый обыкновенный', только и заметила она. И опустилась корзину.
И сразу вся словно заледенела; потом ее отчаянно затошнило, закружилась голова. Теперь вся она была точно капля расплавленной материи, точно вода, что пыталась бы просочиться в бетон. Это долгий труд. И тяжкий. Все равно что бабочке, которая уже вышла из куколки, сызнова втиснуться в старую жесткую оболочку.
Вице-президенты со страхом наблюдали за тетушкой Тилди. Мистер Кэррингтон то ломал руки, то взмахивал ими, то тыкал пальцами в воздух, будто этим мог ей помочь. Прозектор только недоверчиво посматривал, да посмеивался, да пожимал плечами.
'Просачиваюсь в холодный, непроницаемый гранит. Просачиваюсь в замороженную старую-престарую статую. Втискиваюсь, втискиваюсь…'
– Да оживай же, черт возьми! – прикрикнула тетушка Тилди. – Ну-ка, приподнимись!
