полковников Кривоносенко, Романенко и Яцкевича, которые также были разбиты. Мало кто из казаков остался в живых.
Но вскоре военное счастье изменило полякам. Получив сведения о том, что Хмельницкий соединился с татарами, и его главные силы уже на подходе, Фирлей дал команду отступать к Збаражу. Там, в своём родовом замке, после гибели командующего, общее руководство войсками принял князь Вишневецкий.
Обороняющиеся насыпали земляные валы, укрепляя замок, который и так был уже перестроен по последнему слову фортификационной техники.
В плане замок представлял собой квадрат с шириной восемьдесят восемь метров. Вокруг бастионов был глубокий ров, наполненный вод. Пятигранные бастионы были расположены по четырём углам замка, в каждом из них были туннели, соединяющие их с казематами и замковым двором. Замок был одним из сильнейших, имел около пятидесяти пушек на вооружении. Расположен был на высокой горе, окружённой со всех сторон болотами. Подземные ходы соединяли замок с нижней частью города.
Практически, замок был неприступен.
Князь Вышневецкий ожидал подхода основного польского войска во главе с королём.
Вскоре Хмельницкий вместе с татарами взял город в кольцо, а обещанной подмоги осаждённым так и не было. Все посланные к королю нарочные перехватывались казаками.
В замке находилось девять тысяч воинов вместе с небольшим еврейским отрядом, и несколько тысяч мирных жителей, спасающихся от зверств казаков. В распоряжении Хмельницкого было девяносто тысяч казаков, семьдесят тысяч присоединившихся к нему татар и огромная масса холопов, желающих поживиться за счёт грабежей и убийств. Всего около четырёхсот тысяч человек.
Враждебное население отказалось поставлять воинам Вишневецкого провиант, и вскоре в замке начался голод.
В первые дни Хмельницкий хотел взять замок штурмом. Бесчисленные толпы казаков и холопов, как саранча лезли на неприступные стены и откатывались, оставляя усеянное трупами пространство у земляных валов. Князь распределил воинские хоругви вдоль стен, обеспечил сменяемость, лично участвовал в отражении атак на самых трудных участках. Давид восхищался мужеством и воинским талантом князя. Его отряд, защищающий самый привлекательный для нападающих участок — надвратную башню, отражал по семнадцать атак в день. Тогда, видя, что штурмом взять замок не удаётся и, учитывая громадные потери, Богдан решил организовать правильную осаду, рассчитывая, что голод вынудит осаждённых сдаться.
Через месяц, когда в городе стали поедать лошадей, кошек и собак, Иеремия Вишневецкий собрал совет.
— Король прислал грамоту, что он с войском движется на помощь, нам нужно продержаться до его подхода. Какие будут предложения?
Князь был прекрасно осведомлён, что все посылаемые им лазутчики до короля не доходят, но это нельзя было обнародовать даже надёжным людям во избежание паники.
— Люди уже обессилели от голода, едят что попало, появились кишечные болезни, ещё немного — и некому будет сражаться, — сказал тучный пан, перепоясанный саблей, и вытер пот со лба.
— По тебе не видно, что ты голодаешь, — в своей грубоватой манере осадил его Вишневецкий, — так что ты предлагаешь?
— Я предлагаю взять запасы провианта у казаков.
— Вот это правильно, — похвалил Вишневецкий, — осталось только придумать, как это сделать.
— А ты задержись, — обратился князь к Давиду, когда все стали расходиться.
Вишневецкий усадил Давида напротив, и испытующе смотрел на него. В последние дни между всесильным князем и еврейским юношей установились доверительные отношения.
Несмотря на своё огромное богатство и влияние, несмотря на свои способности и воинское мастерство, князь был одинок. И этот внимательный, умный, независимый юноша вызывал в нём дружеские чувства, он чувствовал, что с ним можно говорить о самом сокровенном.
— Я решил использовать подкопы. У нас больше нет выхода. Мои лазутчики узнают, где находятся запасы продовольствия у казаков, я не думаю, что они далеко. Потом сделаем подкоп в этом месте, и ты пойдёшь со своим отрядом. Отберёшь сотню надёжных и лихих парней.
Через два дня глубокой ночью сотня храбрецов проникла под стеной крепости наружу. Бесшумно сняв часовых, направились в ту сторону, где по имеющимся данным находились казацкие припасы. Двигались быстрым шагом, почти бежали, через час были на месте. Осторожно обезвредить часовых и ездовых было минутным и привычным делом. Вскоре несколько десятков подвод двигались по направлению к замку. Перед самым рассветом поклажа с подвод была переправлена в замок. Казаки хватились пропажи только тогда, когда уже совсем рассвело.
Успех окрылил осаждённых. Такие подкопы и неожиданные нападения стали практиковаться. Казаки усилили посты, но противостоять этому не могли.
Силы защитников таяли, и Давид решил использовать свой опыт полученный во Львове. Он поджаривал на огне куски конины и ел, аппетитно причмокивая, и предлагая своим солдатам. Сначала они отказывались, глотая слюни, но потом, постепенно, начали есть.
Несколько тысяч гражданского населения были для войска тяжёлой обузой. И хотя князь и не думал ограничивать их в еде, но, тем не менее, продовольствие распределялось в первую очередь воинам. И наступил момент, когда голод стал сильнее страха смерти, и после предварительных переговоров часть мирного населения под белым флагом вышла из крепости. Их ждала страшная участь: казаки по приказу Хмельницкого передали часть людей татарам для плена, а большую часть зарубили прямо на глазах защитников осаждённой крепости. Женщин, детей, стариков.
После этого князь Вишневецкий запретил выпускать мирных жителей за пределы крепостной стены и, несмотря на тяжёлое положение, приказал снабжать их едой и водой.
Ещё больше авторитета и восхищения князем добавилось у Давида после того, как он увидел, что тот заботится о каждом солдате. Для раненых в крепости был организован госпиталь, где работали лекари, и выделялись дополнительные количества еды.
Иногда князь вызывал к себе Давида и беседовал с ним, рассказывая о своих планах.
— Я русский человек, — говорил князь, — и мне больно за мою родину. Мать моя умерла, когда мне было шесть лет, она основала много православных обителей, которые я поддерживаю. Но воспитан я у дяди, а он был ревностным католиком, и в этой вере я и вырос. А сейчас снова перейти в православие, как это сделал Хмельницкий, чтобы заработать себе авторитет, я не стану, мне это не нужно.
Я уже много сделал, чтобы возродить край, те земли, за которые отвечаю. Я принёс на них закон и порядок, четыреста новых селений организовал, основал города Полтаву, Лубны, Пирятин. Население выросло в десятки раз. Налоги уменьшил, дал возможность крестьянам подняться и стать зажиточными.
Князь замолчал ненадолго, а потом продолжил:
— Но самое главное: я хочу организовать самостоятельное государство на русских землях, что в составе Речи Посполитой. Представляешь, самостоятельное русское государство. Вот этого и боится король, потому и натравливает на меня Хмельницкого, чтобы он поднял казаков и холопов и меня свергли, а земли мои разворовали.
— А ты не боишься, рассказывая мне такие вещи? — смело спросил Давид.
— Нет, не боюсь. Я тебя уже знаю, и знаю то, что евреи не бывают предателями.
Такие беседы бывали не часто, но запоминались они Давиду навсегда.
Однажды Вишневецкий снова вызвал Давида во дворец:
— Вот здесь, в этом месте, находится полк бывшего шляхтича, переметнувшегося к Хмельницкому, — Станислава Мрзовицкого, у казаков известного, как Морозенко. Он, любимец казацкой «черни», отличился зверским убийством евреев. Поговори со своими людьми. Для уничтожения этого полка нужно как раз триста — четыреста солдат.
— Как мы с ним сможем сблизиться? — Давид внимательно рассматривал рисунок на столе у князя.
— В этом месте крутой обрыв спускается к реке, полк находится на другой её стороне. Надо тихо пробраться через подкоп, переплыть реку и взять их сонных. У него около восьмисот казаков. У вас
