— У тебя, гетман, свой Бог, у меня — свой. Коли твой Бог такое допускает, то не по пути нам.
— Готов присягнуть, что не было того в мыслях моих, может быть, принял ты хитрость казацкую за измену.
— Что же это за хитрость у казаков такая, чтобы своих союзников под удар подставить?
— Я хочу, брат, чтобы ты вернул своё войско, и мы вместе победили в этой битве, как это и было доныне.
— Я посоветуюсь со своими подданными и сообщу тебе.
Вечером беи и мурзы дали своё согласие возвратиться в Берестечко.
Старательно выводил крупные буквы Богдан, составляя универсал для своего окружённого поляками войска. Он писал, чтобы во вторник между десятью и двенадцатью часами войско было готово на бой с поляками, а он сам и хан прибудут на место.
— Иван!
— Я тут, батька.
— Сегодня суббота, завтра с утра выедешь в Берестечко и зачитаешь этот универсал перед войском.
— Добре, батька.
Хмельницкий поручил Ивану Лукьянову, старательному и исполнительному казаку, который находился при нём неотлучно, важное для него самого дело.
В понедельник Иван приехал в расположение казаков и зачитал универсал Хмельницкого. Казаки, впавшие, было, в уныние, воодушевились.
Во вторник всё войско изготовилось к бою согласно распоряжению Хмельницкого. Но вот минул полдень, и солнце перешло свой зенит, а хана с Хмельницким всё не было.
Господь в этот раз был против гетмана. Хан с татарами и Богдан выступили в сторону Берестечко и уже были недалеко от него, как пошёл сильный дождь. Войско татарское промокло и стало роптать:
— Куда нам теперь мокрыми и грязными в бой идти? Сами мы мокры, лошади устали и голодны. Видимо, Бог не велит нам идти, потому и дождь напустил.
И уговорили хана повернуть назад.
И побежали, всё бросая, и не ожидая один другого.
Гетман и не думал без татар возвращаться в войско, он поймал себя на мысли, что куда-то пропала вся его храбрость, и он просто боится тех, кто раньше доверял ему безгранично.
И с чем теперь было возвращаться Хмельницкому? С голыми руками? Запорожский гетман прекрасно знал, что начнется после его возвращения. Какая-нибудь тварь из лагеря перебежит к полякам и расскажет, что гетман пришел без татар. А король пришлет парламентеров с известным предложением: прощение за бунт в обмен на выдачу Богдана. И казаки согласятся! Они соглашались всегда. И в 1596 году на Солонице, когда выдали на расправу Наливайко. И в 1635-м, когда продали Сулиму. И в 1637-м — под Боровицей, сбагрив с рук Павлюка. Продавать гетманов — любимое занятие запорожских казаков, Хмельницкий знал об этом не понаслышке. В конце концов, он сам (тогда еще войсковой писарь) подписывал капитуляцию под Боровицей, говоря по-простому, «продавал» Павлюка. Хмельницкий видел их воочию и хорошо знал продажность этих полупьяных стражей православия — он и сам вышел из их среды. Оказаться на месте Павлюка и отдать свою любимую бычью шею под меч варшавского палача? Да ни за что!
И бежал Богдан Хмельницкий вместе с ханом аж до самого Константинова. Здесь он повернул на Паволочь. Сидя в Паволочи, он узнал о судьбе своего войска, которое бросил под Берестечком.
— Слухай сюда, Ванюшка, — Богдан мутными глазами смотрел на Выговского, — попали мы с тобой в дурацкое положение.
Он обхватил нетвёрдой рукой опорожнённую наполовину чашку и вылил в свою глотку. Потом снова уставился на приятеля.
— Надо что-то делать, а то растерзают нас люди. Придумай причину, почему мы здесь остались. У меня ноне голова гудит, как бочка, не могу обкумекать дело, а ты — мужик разумный, пошевели мозгами.
Богдан опять потянулся за бутылкой, но вдруг обмяк и стать сползать на пол.
Утром его разбудил Выговский.
— Давай скажем, что хан насильно удерживает нас в плену и отпустит только за большой выкуп.
Хмельницкий осоловело мотал похмельной головой.
— Как это удерживает, разве он может нас удерживать?
— Может — не может, что теперь об этом думать, раз мы здесь сидим. А казаки с холопами всему поверят, самому неправдоподобному.
— Что же, мне и султану турецкому об этом отписать, как-никак, мы с ханом — его подданные?
— Султану не надо, он, скорее, хану больше доверяет, чем тебе.
И распространился по Речи Посполитой слух, что хан силой удерживает в плену Богдана Хмельницкого, сына его Тимофея и Генерального писаря Ивана Выговского.
Хан же объяснял впоследствии действия своих татар колдовством: «Сам не знаю, откуда такой страх напал на них. Не наслали ли поляки чар?»
Между тем, обстановка под Берестечком складывалась не в пользу казаков.
Слева, где стояли татары, казацкое войско оказалось открытым, чем поляки не преминули воспользоваться, оттеснив казаков к самой реке Пляшевой. Отчаянно сопротивляясь, они все же сумели окопаться, сбить возы и укрепиться в своем лагере. Однако поляки заняли все поле, в том числе и то место, где прежде находился татарский стан. Несмотря на эту крайне невыгодную позицию, казаки в течение десяти дней оказывали королевским войскам упорное сопротивление.
Они были очень недовольны Хмельницким и, если бы он попался в тот момент им в руки, выдали бы его полякам.
Когда уже стало ясно, что казаки окружены, собрали они раду, чтобы посоветоваться, что дальше делать, и для того, чтобы избрать нового наказного гетмана.
Недолго длилась рада, не о чем было высказываться. Общее мнение выразил пожилой, заслуженный казак:
— Старшина нас покинула; Хмельницкий всему виною! Он, злодей и изменник, погубил нас! Мы выбились из ляшской неволи, а он нас опять предал — отдает панам! Мы восстали, вот он нам за это и наделал беды! Он подружился с басурманином, и сам ушёл вместе с ним, а нас оставил на зарез. Будем просить милости у короля. А его, злодея, поймаем и выдадим. У нас будет лучше его гетман.
Поменяв двух наказных гетманов, казаки выбрали себе военачальником полковника Богуна.
Талантливый, смелый, решительный Богун приказал ночью навести переправу через реку Пляшевую и болото, используя любые подручные материалы. К утру, большая часть казаков, соблюдая дисциплину и порядок, перешла на другой берег и двинулась в сторону Белой Церкви.
Во время завтрака, оглядевшись, оставшиеся поняли, что старшина и значные казаки бежали, оставив их на произвол судьбы. В лагере поднялась паника, казаки бросились к переправам, которые начали рушиться под тяжестью людей, многие падали в реку и тонули.
Михаил сидел за длинным походным столом, на котором был разложен завтрак, справа и слева от него расположились бойцы отряда Давида. Он уже преодолел моральное напряжение и нервное сопротивление из-за того, что сейчас выступает на стороне королевских войск и дерётся с казаками. Понял, что эта зажатость, скованность — всего лишь его внутренние размышления, которые не должны иметь продолжения в реальных действиях.
В казацком лагере раздались громкие крики, поднялся какой-то шум. С каждым мгновением он становился сильнее. Солдаты переглядывались и пожимали плечами. Вскоре прибежал Давид:
— Ночью часть казаков переправилась через реку и ушла, оставшиеся устроили бузу. Десять минут на подготовку и выступаем.
Вскоре тысячи всадников тяжёлой конницы князя Вишневецкого и отряд Давида двинулись в сторону казацкого лагеря, пустив лошадей в галоп.
Прижатые к реке и болоту, казаки отчаянно сопротивлялись. Большинству их них терять было нечего. Конницы у казаков было мало — они всегда рассчитывали на татар. А пешему казаку против конного
