С высокого холма, на котором раскинулся шатёр Поликарпа Тухи, открывался вид на широко разлившийся в этом месте Днестр.
— Поликарп, посыльный от гетмана! — зычный голос часового разбудил задремавшего, было, полковника.
— Давай его сюда.
После подписания Жванецкого договора Хмельницкий оставил на Днестре несколько тысяч казаков под руководством умного и храброго Поликарпа. Туха был старым товарищем Богдана, надёжным и верным, пользующимся особым доверием гетмана.
Поликарп внимательно читал письмо, хмурясь и недовольно фыркая. Потом приказал собрать казачью старшину.
— Батька настаивает на том, чтобы мы приняли присягу на верность царю московскому. Что вы об этом думаете? — молчали казаки, выжидали, не зная, что думает по этому поводу сам Поликарп, — поднимите руку, кто из вас хочет остаться казаком? — взметнулись руки над бритыми головами, — а теперь слухайте сюда: приняв присягу, мы подпишем приговор казачеству, нашим вольностям и свободе. Может быть, не сразу, но станем мы холопами у тех, кто выбился в шляхетство. Шляхте всё равно, при ком быть, при поляках или Московии. Не верю я Хмельницкому, брешет батька. Обманывает он и московского царя, и турецкого султана.
— Так и передай гетману, что идём мы разбираться с ним, какого ляду он всё за нас и без нас решает, — Туха повернулся к посыльному.
Тот кивнул и поспешно вышел из шатра, опасаясь, что горячий «значный» казак ещё и на нём отыграется.
Через день гонец стоял перед Хмельницким. Тот выслушал его внимательно и отпустил, потом кликнул Выговского.
— Такие дела, Иван, надо срочно принимать меры. Не хватало нам ещё и мятежников тут получить.
— Тогда собирай войско и встречай его на дороге.
Семь тысяч казаков, ставших под знамя Поликарпа Тухи, подошли к реке Тясмин, где их уже поджидала засада. В жестоком бою войско Хмельницкого уничтожило почти всех мятежных казаков. Сам Туха с криком: «Умру, но останусь казаком!» бросился в реку и утонул.
Но слова его о двуличии гетмана оказались справедливыми. Богдан тщательно скрывал от иностранных держав своё московское подданство. И хотя слухи об этом распространились далеко за приделы земли Малороссийской, гетман делал всё, чтобы отрицать их. Через четыре месяца после принятия присяги он писал своему старинному другу — крымскому хану Ислам-Гирею: «А если же до вас дошли слухи, что Москва овладеть нами имела, то теперь об этом уже нет никакой речи».
В Константинополе сидели послы казацкие и пытались завоевать расположение султана выгодными предложениями о сдерживании донских казаков от нападения на владения султана. Турецкий султан писал Хмельницкому: «.. раз присягнувши, уже надобно жить долгое время в дружбе». Это случилось через год после принятия присяги московскому государю. Итак, Богдан присягнул и Москве, и Константинополю. Клятвопреступник Хмельницкий нарушил свою присягу царю не только на словах, но и на деле. Москва объявила войну Польше и начала военные действия, а Хмельницкий в это время, несмотря на указы царя, бездействовал и равнодушно смотрел, как польские войска разоряют Червонную Русь и Подол. Начавшееся в новом 1655 году наступление московских войск на Речь Посполитую принесло успех в Белой Руси и Литве. А на юге, где должен был наступать Хмельницкий, ничего не происходило. Неприязненное отношение Хмельницкого к Московскому государству всем бросалась в глаза. Богдан лично сказал коменданту города Львова Гроздецкому:
— Я сам верный союзник Яна Казимира, и первым доказательством моего расположения к нему будет отступление от города. Постановляйте, какие хотите условия с москвитянами, я их оставляю и иду в своё русское владение.
Гроздецкий писал в Варшаву: «Я удостоверился собственными глазами, что между казаками и москвитянами нет согласия и ладу, сам Хмельницкий мне сказал, что не хочет знать Москвы, она очень груба».
— Батька, только слепой не замечает, как ты относишься к Московии.
Выговский и Хмельницкий удобно расположились в большой зале Чигиринской резиденции гетмана, чтобы обсудить насущные задачи.
— Как они к нам, так и мы к ним, — Богдан удовлетворённо покрутил ус, — разве я не послал, со своей стороны, полковника Антона Ждановича, в следственную комиссию?
— Послать-то послал, — перебил его Выговский, — но то, что там сотворили наши люди, без твоего ведома не сделалось.
— Да кто о том знает.
— Ты, батька, послал чаусского полковника Ивана Нечая в Белоруссию на помощь московским войскам, а он такое учинил… действовал не в пользу Москвы, а в пользу ляхов и твою. В города, не взятые ещё московским войском, посылал грамоты, чтобы они не Москве сдавались, а тебе. В тех же, где уже были гарнизоны московские, приказал оттуда их выбивать и ставить свои, казацкие. И ещё много обид и разорений людям московским нанесли, били их и мучили, и жён ихних. Пришлось воеводе шесть хоругвей солдат вызвать для успокоения казаков, но те не подчинились, и битва между ними серьёзная была.
— То мне ведомо, вот я по просьбе царя — комиссию для расследования учинить — и послал туда Антона.
— Так никого за ту «шкоду» не наказали. Зато московское правительство явно убедилось во враждебном с твоей стороны отношении.
— Это ещё не враждебное отношение, — Богдан плеснул себе в чашку из глиняного кувшина первоклассной горилки, выпил, крякнул и сунул в рот краюху хлеба с солёной рыбой.
— Как же не враждебное, когда казаки на Белой Руси настоящую войну против Москвы ведут? Ты думаешь, царь не знает о твоих переговорах с поляками, о связях с турками и их вассалами, о сношениях со шведами?
— Ну, и что с того, если даже и знает, мы вот объединимся с валахами, молдаванами, господарём семиградским Рагоци, при поддержке султана ляхов завоюем и Москву возьмём и разорим её. Ляхи сейчас ослабли и заключат с нами мир на наших условиях.
— А если царь, заподозрив измену твою, прекратит войну с Речью Посполитой?
— Не думаю, мы-то уже с ляхами перемирие заключили, а Московия пусть воюет. Ляхи ослабнут и сами к нам в руки прибегут. Скажу тебе по секрету: мне всё равно, кто будет королём польским, лишь бы нам из московской протекции выйти. Царь требует от меня повиновения, как будто я холоп ему, как все его подданные, а я шляхетского звания и никому подчиняться не желаю. И ляхи это признают, а Москва… Коли признать не захочет, то мы от неё отойдём и её саму воевать будем.
— Тебе известно, что царь начал войну со шведами, а ты заключил с ними договор о союзе. Это нарочито изменнические действия.
— Мы на польский престол своего короля посадим, Польшу разделим, пусть Москва не вмешивается, а то и её ждёт та же участь.
В октябре между Москвой и Варшавой был заключён Виленский договор о мире. А в начале 1657 года между Швецией, Трансильванией и Хмельницким состоялось подписание соглашения о разделе Польши. Хмельницкому, по этому соглашению, доставались Подолия и Волынь.
Богдан созвал тайное совещание полковников и казачьих старшин. Он хотел знать мнение верхушки своего войска и заручиться поддержкой для измены Москве. Полковники и казацкие старшины проголосовали за измену. Отсюда, от этого совещания, и отсчитываются сотни лет украинских бунтов, измен и предательства государей Российской империи, под чью высокую руку пожелало перейти Войско Запорожское.
Обстановка благоприятствовала Хмельницкому, теперь он в оправдание своих изменнических действий мог ссылаться на Виленский трактат Москвы с Польшей. Предвидя неизбежность войны с Москвой, гетман приказал укреплять пограничные с Московией города и делать разные припасы, а казакам — готовиться к походу. И чтобы в Москве об этом раньше времени не узнали, Богдан издал указ, по
