квартиру.
— А, вы с Алисией решились. Собираетесь завести ребенка?
— Уже завели. Но еще не решили окончательно, последнее слово за ней. Она даст мне ответ через три дня.
— Боишься?
— Это ее решение, разве не так?
— Я тебя не об этом спрашиваю. Если она решит не оставлять ребенка, как это скажется на ваших отношениях?
— Не очень хорошо.
— Ты мог бы с ней расстаться?
— Не знаю. Не хочу, как говорил один политик, «строить предположения о будущем».
— Смотри, Алисия потрясающая женщина.
— Поэтому я и хочу, чтобы она стала матерью моего сына.
— Так ты уже все решил, включая пол младенца.
— Нет, мне просто нравится думать, что это будет мальчик.
— Чтобы часами сидеть за фортепьяно, да? Посмотрим, выйдет ли из него Бетховен. Бедняжка, знал бы он, что его ожидает. Наверное, раздумал бы появляться на свет.
Настала пауза, и Даниэль погрузился в мечты, в которых Алисия, он сам и ребенок, с коляской и всем прочим, весело гуляли в окрестностях пруда Ретиро, и пребывал там, пока голос Дурана не вернул его к действительности:
— Ну и как дела?
— О чем ты?
— О том, чем ты занимаешься.
Дуран пристально смотрел на Даниэля, словно заранее знал ответ на свой вопрос.
— Я занимаюсь разными вещами.
— Даниэль, сдержанность справедливо считается добродетелью, но у тебя она превратилась в порок. Расскажи, как идет расследование, ведь это я тебя в него впутал. Кто дал тебе приглашение на концерт Томаса? Кто предложил тебя, когда Мараньон сказал мне, что судья ищет эксперта-музыковеда?
Даниэль поведал Дурану о своих подозрениях насчет реконструкции симфонии, затем обсудил с ним появление портрета Бетховена со странной нотной записью.
— У меня не было возможности его посмотреть, — сказал Дуран. — Я провел день, обедая с бюрократами, и упустил много важного. У тебя нет с собой фотографии?
— Нет, но ты можешь посмотреть портрет на сайте Новой пинакотеки.
— Я с компьютерами не в ладу. Подожди секунду.
Дуран нажал кнопку интеркома, который служил ему для общения с секретаршей, и спросил:
— Бланка, вы знаете, как действует мой принтер?
— Да, знаю, — совершенно естественным тоном ответила Бланка. И отключилась, ничего не добавив.
Дуран посмотрел на Даниэля с выражением «чего только не приходится терпеть» и снова включил интерком:
— Раз вы знаете, как он действует, не будете ли вы так любезны прийти ко мне в кабинет и помочь распечатать одну фотографию? Спасибо.
Через несколько секунд открылась дверь и появилась Бланка, к кончику ее указательного пальца был приклеен листочек для заметок. Не говоря ни слова, она взяла листок другой рукой и приклеила его Дурану на стол. Потом повернулась и ушла, закрыв за собой дверь.
— Вчера я попросил ее сводить моих собак к ветеринару, и они с Талионом немного не поладили. Ну, он чуть не откусил ей палец, — объяснил Дуран граничащую с невежливостью суровость своей секретарши.
— Это ты виноват, потому что дал собаке имя Талион — Мститель.
На листочке, который принесла Бланка, было подробно расписано, что надо сделать, чтобы распечатать документ. Дуран начал вслух читать инструкции, и по смущенному лицу шефа Даниэль понял, что тому не стоит прикасаться к компьютеру.
— Ты разрешишь? — спросил он Дурана. Устроившись в самом удобном кожаном кресле шефа, он меньше чем за полминуты не только добрался до сайта, где был помещен портрет, но и распечатал цветную ксерокопию неплохого качества.
— Ты уверен, что это Бетховен? — спросил Дуран, внимательно рассмотрев изображение.
— Абсолютно.
— Но он здесь в хорошем настроении! Пожалуй, это сильно сказано. Ну, во всяком случае, не раздражен.
— Тем не менее это он. Могу показать детали, на основе которых эксперты вынесли такое решение. На мониторе лучше видно.
Даниэль увеличил портрет, чтобы показать Дурану детали.
— Прежде всего тот факт, что на картине изображено фортепьяно.
— Но Бетховен на нем не играет. К тому же в девятнадцатом веке фортепьяно или клавесин были во многих домах.
— Конечно. Так и есть. Но присмотрись как следует: на стене, на заднем плане, висит портрет. Картина в картине. Не могу увеличить больше, потому что изображение начнет дробиться на пиксели, но думаю, что ты и так все различишь.
Дуран, стоявший рядом с Даниэлем, придвинулся к монитору, чуть не коснувшись его носом.
— А твои очки?
— Я их потерял. Бланка, напомните мне, чтобы я заказал новые очки!
Из-за двери раздался вопль отчаяния:
— Они у вас в верхнем ящике стола. Я вам уже три раза говорила.
Дуран обнаружил, что очки действительно там, где сказала Бланка, и надел их, чтобы разглядеть картину в картине.
— Вижу. Ну и что?
— Это портрет деда Бетховена. Внук относился к нему с величайшим почтением, и этот портрет был для него одной из самых дорогих вещей. Сколько бы он ни переезжал за время пребывания в Вене, портрет деда всегда был с ним, и Бетховен вешал его в своем рабочем кабинете во всех домах, где жил.
— Похоже, это не дедушка, а бабушка Бетховена.
Даниэль улыбнулся, услышав реплику Дурана, поскольку для нее были основания. Дедушка композитора был изображен в огромной меховой шапке, которая в сочетании с не явно выраженными мужскими чертами лица придавала ему комический вид пожилой дамы.
— Его звали Луи ван Бетховен, то же самое, что Людвиг ван Бетховен, только по-французски.
— А фамилия «Бетховен» разве не фламандская?
— Да.
— Мне показалось удивительным, что имя на одном языке, а фамилия на другом.
— Не удивляйся. Только в Льеже, который находится в Валлонии, множество муниципалитетов, где говорят не по-французски, а по-немецки. Людвиг, внук, иногда тоже подписывался Луи, наверное, в память о деде.
— Дед был хорошим композитором?
— Нет, но, очевидно, был великолепным дирижером, иначе бы не стал придворным капельмейстером при боннском дворе и не служил у кельнского архиепископа.
— Знаешь, что мне труднее всего, Даниэль? Вообразить портрет Бетховена в доме одного из Бонапартов.
Дуран намекал на приступ гнева, овладевший Бетховеном в 1804 году, когда он узнал, что Наполеон коронован в соборе Парижской Богоматери. Его стремление к власти было так велико, что он не позволил
