стал развивать тему, что было чревато ещё большим скандалом, и махнул рукой — мол, будь что будет. «Репетиторов» с тех пор и след простыл, зато к Ане приставили чрезмерно вежливого сопровождающего. Этот ни разу не переступил границ допустимого, ни разу не повысил голос, не сделал ни одного предложения «вести себя как надо», но «мировые знаменитости» в его присутствии чувствовали себя крайне неуютно. Соломоново решение первой нашла Да-Рэй, и с тех пор господина сопровождающего просто перестали замечать. Это ему явно не понравилось. При каждом удобном случае он старался напомнить и о своём существовании, и о предназначенной ему роли.
— А мне здесь нравится, — неожиданно, без всякой связи с предыдущим разговором, признался Нойгеш, небрежно махнув рукой в сторону толпящихся у входа в гостиницу репортёров. — Я чувствую себя тут совсем как дома. Расы разные, а шиза одна.
— Больше всего я боюсь, что мы всё ещё можем стать такими же …шизоидами, — истерическое внимание земных масс-медиа категорически не нравилось Да-Рэй, о чём она уже довела до всеобщего сведения на той самой скандальной пресс-кнференции. — Люди такие странные. Случилось такое событие — на Землю впервые прибыла официальная делегация из другого мира! — а их больше всего заботит то, что ты не американка…
Аня молча покрутила пальцем у виска, делая прозрачный намёк. В самом деле, один эпизод той пресс-конференции до сих пор вызывал у неё двойственные чувства. Видимо, ведущий ток-шоу держал этот вариант «в рукаве» на всякий случай. Дерзость «гвоздя программы» подвигла его на месть, и в студию, разумеется, по чистой случайности тут же дозвонился экзальтированный тип из какого-то богом забытого городка на среднем западе. Смысл его гневной речи сводился к одному: почему тари так неразборчивы, почему честь первого контакта с ними выпала не представителю самой цивилизованной демократии на Земле, а какой-то русской проститутке? Сперва замерла публика в аудитории. Потом, когда речь перевели — причём, дословно, без купюр — замерли Аня и Да-Рэй. Только Нойгеш, которому никто ничего не перевёл, нарушил это гробовое молчание: «Что он сказал? Какую-то пакость? «Подруги переглянулись, и Да-Рэй, улыбаясь в камеру, чётко проговорила по-русски: «Вам как ответить — корректно или адекватно?» — чем, после прозвучавшего перевода, вызвала овацию в зале. У Ани тогда вырвался вздох облегчения: похоже, далеко не все американцы разделяли агрессивный пессимизм своего правительства. Зато Да-Рэй очень сильно разочаровалась в людях.
— Не суди их строго, — проговорила Аня, глядя в окно с видом на Манхэттен. — Большинство людей до сих пор не вышли из каменного века. Только антураж поменялся.
— То есть, вся ваша цивилизация — это тонкая яркая обёртка на брикетике второсортной еды, которую у вас продают в больших торговых центрах?
— Я тебе это давно пыталась втолковать. Ты не верила.
— Не хотела верить… Но к какому сорту ты сама себя относишь?
— А этого ты тоже ещё не поняла? Разумеется, к дикарям…
— Я отказываюсь в это верить! — возмутилась Да-Рэй. — Не возражай! Дикарь никогда бы не стал рисковать жизнью ради каких-то чужаков! Ему важна только его собственная шкура!
Сопровождающий, разумеется, ни слова не понимал по-тарийски, но эмоциональную вспышку долговязой не заметить было сложно. Тари вообще достаточно бурно выражали свои чувства, когда считали, что это не повредит их имиджу. Но эта ожившая мраморная статуя не выказывала никаких признаков агрессии, а стало быть, реагировать на её вопли не стоило. Эдак никаких нервов не напасёшься, если обращать внимание на каждую тарийскую истерику.
Между тем истерикой тут и не пахло. В устройстве земной жизни тари возмущало буквально всё, от планировки городских улиц до международной политики. На мраморных лицах пришельцев всё чаще возникало выражение сдержанного гнева, а все их речи в сухом остатке сводились к постулату: «Так жить нельзя!» Открыто этого никто не говорил — пословицу про свой устав и чужой монастырь усвоили все — но никто ведь не запрещал тари составлять собственное мнение о земной жизни. А актёрскими способностями, позволяющими тщательно скрывать это самое мнение от общественности, обладали далеко не все члены делегации… Иными словами, ситуация постепенно накалялась, и близок был тот момент, когда она могла вообще выйти из-под контроля.
— Нужно поговорить с Нар-Таем, — подытожила Да-Рэй. — Предлагаю созвать видеоконференцию сегодня же вечером.
— Ты считаешь, что мы накопили достаточно информации для каких-то глобальных выводов? — не без язвительной нотки поинтересовался Нойгеш. — Нас таскают по всяким встречам, выставляю на экраны видеосети в роли говорящего чуда, мы общаемся только с «шишками» и их окружением. Не понимаешь, к чему это делается? Землян хотят приучить к мысли, что мы просто забавные разумные зверушки с других планет, пришли полюбоваться на шикарную жизнь людей и проникнуться завистью. Мы не с Нар-Таем должны говорить, чтобы сломать этот стереотип. Мы должны говорить с землянами.
— Но Нар-Тай…
— Он тебе то же самое скажет. Даже при том, что сам ни черта не смыслит в земной жизни.
— Хорошо. Что ты предлагаешь?
— Интернет.
— То есть, мы должны…
— Да. Как Анна и говорила, интернет здесь пока единственное средство общения между людьми, которое почти не поддаётся контролю властей. За исключением некоторых сегментов, изначально созданных со встроенными фильтрами. Но всю сеть целиком не способно перекрыть ни одно правительство.
— Языковой барьер, — напомнила Аня, не отрываясь от разглядывания городского пейзажа за окном.
— Ах, да — языковой барьер, — согласился Нойгеш. — Хотите совет? Ищите единомышленников среди людей. Из разных языковых групп. Сейчас убьёте на это время — потом сэкономите кучу нервов и крови.
— Пока мы в гермокостюмах и под плотной опекой местных властей, это нереально, — хмуро сказала Да-Рэй.
— Интернет, — снова напомнил Нойгеш. — Здешние компы до умиления примитивны, но работать с ними можно. Вот и работайте. А уж как обмануть бдительность земных охранничков, чтоб им провалиться, этому я вас, так и быть научу…
Оконное стекло располосовали короткие чёрточки мелких дождевых капель. Скучное серое небо, унылые коробки зданий, поток машин внизу, офисная возня в окнах напротив, едва слышное гудение кондиционера, цветочный запах освежителя воздуха, тоненькой струйкой пробивавшийся сквозь биофильтры… После возвращения на Землю Аня всё чаще ловила себя на одной вредной мысли: «Неужели это мой дом?» Это был не тот дом, куда она мечтала вернуться. От щемящей душу тоски хотелось завыть.
Эпилог
«Почему я такая идиотка? Почему не поняла такой простой истины? Ведь что бы я ни делала, всё равно это обратили бы против меня…»
Два часа назад над городом пролетела звонкая майская гроза, смывшая пыль и душную жару. Два часа назад улицы превратились в горные речки, а площади — в озёра. Но сейчас сияло солнце, и город сверкал, как вымытая витрина. Если не смотреть под ноги, конечно. Здесь, на кладбище, мало кто интересовался погодой. Маленький мирок смерти и покоя на окраине большого города словно находился в каком-то другом измерении, где проблемы и тревоги мира живых не имеют особого значения.
Горка влажной желтоватой земли, деревянный крест с табличкой, заставленный венками из бумажных цветов… Неужели это всё, что осталось от любимого человека? «Мама…»
Первая, самая острая, боль от внезапной утраты, давно схлынула. Осталась пустота. Где-то на задворках души зародился пока ещё подспудный глухой протест. Одно дело, когда уходят старики,
