любит путешествовать. Мы с Данди уставились на него в удивлении, а Кэти понимающе улыбнулась и сказала:
— Ты, наверное, никогда не уезжал из Уорминстера, да, Уильям?
Он грустно кивнул.
Роберт вытер свою тарелку о траву и, откинувшись назад, стал ковырять в зубах травинкой.
— Ну что ж, если тебе не нравится путешествовать, я могу отослать тебя домой, — сказал он. — Там для тебя работы тоже достаточно. — Лицо Уильяма просияло, словно к нему поднесли фонарь. — Но сначала я должен найти на твое место парня.
Больше мы об этом не говорили, но, приехав в Уинчестер, Роберт надел свой лучший пиджак и отправился на Сноу в город. Вернулся он не один, а с костлявым парнем, взятым явно из работного дома. Едва увидев его, я поняла, что это цыган.
— Вся его семья сидит в тюрьме, — представил его Роберт. — Отца должны повесить, мать сослать на каторгу. А дед с бабкой осуждены на долгий срок. Так как его вина не была доказана, его отправили в работный дом.
— И за что? — спросила я, кинув взгляд на черноглазого бродягу.
— Воровство с применением насилия, — ответил Роберт.
— На самом деле все было совсем не так, — заговорил парень, и мы с Данди улыбнулись, узнав гортанный цыганский акцент. — Моя бабушка умела предсказывать судьбу. Одна леди дала ей шиллинг и спросила, будет ли ей верен ее возлюбленный. Бабушка раскинула карты, и вышло, что нет. — Тут он вздохнул. — Тогда леди попыталась отобрать шиллинг назад, она вела себя с бабкой очень грубо. Мой старик хотел помочь ей, но лакей ударил его. В перепалку вмешались отец с матерью, но кучер отхлестал их кнутом и позвал на помощь. И всех нас забрали в тюрьму, потому что леди не хотела поверить картам.
Роберт лишь покачал головой, все остальные сидели молча, подавленные. То, что рассказал цыган, могло быть правдой. Мир вокруг был полон больших воров и маленьких воришек. Я не испытывала сочувствия ни к тем ни к другим, но я была рада, что парень присоединился к нам. По крайней мере, теперь браконьерствовать сможет он, а не моя сестра.
Меня беспокоила только она. В целом мире я любила только Данди и своего коня Кея. Это, конечно, не слишком много, думала я, следя, как слезы медленно ползут по щекам парня. Годы жизни в фургоне так ожесточили мое сердце, что оно теперь не вмещало других чувств.
— Ты умеешь работать с лошадьми? — спросила я его.
— Да, — ответил он, и его лицо озарилось улыбкой. — Я люблю лошадей. Мой отец покупал их, дрессировал всю зиму и потом продавал.
— Теперь у вас есть еще один наездник, — хмуро сказала я Роберту, — если он, конечно, вам нужен.
— Да, — довольно ответил Роберт. — И мне еще заплатили, чтобы я взял его. — Он побренчал монетами в кармане и повернулся к Уильяму: — А ты можешь отправляться домой. Завтра утром я покажу тебе, куда идти, и дам немного денег на еду. Дорога не займет у тебя много времени.
Бледное лицо Уильяма расплылось в счастливой улыбке.
— Спасибо вам, мистер Гауэр, — сказал он сердечно. — Большое вам спасибо.
«Есть за что благодарить», — мрачно думала я, разглядывая его башмаки, которые, без сомнения, завтра же развалятся. Но я ничего не сказала. Уильям меня не интересовал.
— Сегодня парень может переночевать в фургоне у девушек, — предложил Роберт. — А завтра он займет место Уильяма с нами.
— Мы его не пустим, пока он не вымоется как следует, — твердо сказала я. — Он весь во вшах и блохах. Я не разрешу ему спать в нашем фургоне, пока он не выстирает свою одежду.
— Очень хорошо, Мери, — улыбаясь, тихо сказал Роберт. — Но когда я в первый раз увидел тебя, ты тоже была покрыта укусами блох, а может, и вшей.
— Да, — не смущаясь, согласилась я. — Но это было очень давно. Теперь я люблю чистоту. Уильям может сводить парня к реке и помочь ему.
Паренек ухватился за ворот своей рубашки, словно боялся, что для начала я окуну его в кипящее масло. Я не могла удержаться от улыбки.
— Не бойся меня так. Послушай, как тебя зовут?
— Ри, — ответил он хмуро. — А вас?
— Я — Меридон, а это моя сестра Данди. Мы тоже цыганки, но любим мыться. Так что ступай скорее на речку. А если по дороге встретишь кролика или зайца, то можешь захватить его с собой.
Роберт разбирался в людях так же хорошо, как в лошадях. Уже через день Ри управлялся с оборудованием для наших аттракционов не хуже Уильяма, а в свободное время он практиковался в вольтижировке на лошади. Он был маленький, но крепкий и выносливый, вставал раньше всех и работал целый день без устали. С лошадьми он был очень добр, и его полюбил даже Кей, не подпускающий к себе мужчин.
В дни, когда нам удавалось снять сарай, мы показывали в нем представление. Публики тогда набиралось меньше, но Роберт брал два пенса с каждого, и люди шли очень охотно. Многие приходили по два-три раза. Никто из них не видел прежде аттракциона на трапеции и даже не слышал о таком. Нас разглядывали так, будто мы были восьмое чудо света.
Часто мы выступали в поле, и хотя было еще довольно холодно, но зрители будто не замечали этого и принимали нас очень хорошо. К концу дня мы чертовски уставали и, несмотря на тяжелую работу, замерзали.
Работая в помещении, мы ухитрялись давать три представления в день, к концу последнего зажигая лампы. Иногда Роберт брал напрокат скамьи, и мы выступали для местной знати. Кэти и Данди не забывали при этом строить глазки.
Я же через приоткрытую дверь любила разглядывать наряды приезжих дам и вдыхать их запахи. Их одежда была необыкновенно красивой, платья из дорогой материи имели неяркие, приятные для глаз цвета, и казалось, будто при сушке на них никогда не оставались полоски. Воротнички всегда были снежно-белыми, и сами дамы выглядели свежими и ухоженными.
Мне очень нравилось наблюдать за ними и воображать себя одной из них. Конечно, это было так же глупо, как мечты Данди о покоренном сквайре. Но для меня это было частью моих давних снов о Вайде, о тиканье старинных часов и цветах в красивой вазе, запахе пчелиного воска и о пейзаже, открывающемся за окном.
Сны о Вайде, которые совершенно оставили меня в Уорминстере, теперь возвратились ко мне с новой силой. Пока мы ехали к Западному Суссексу, Вайд снился мне каждую ночь. Я закрывала глаза и знала, что сейчас увижу высокую гряду зеленых холмов на горизонте, группу коттеджей у их подножия, дом викария напротив церкви и голубое безоблачное небо над всей землей.
Мне снилась девушка, похожая на меня, с такой же копной волос и зелеными глазами. Однажды я увидела ее в объятиях темноволосого парня, и в то утро я проснулась от боли желания, совершенно не знакомого мне наяву. В другой день я проснулась с криком оттого, что она приказала убить своего отца и теперь, стоя у полуоткрытой высокой двери, смотрела, как вносили в дом его тело, а на виске его зияла огромная рана. Данди растолкала меня, обняла и стала расспрашивать, что случилось, загораживая от Кэти. Я сказала, что мне приснился Вайд, там произошло нечто ужасное и я должна остановить ту девушку, которая была мной.
Данди укачивала меня, будто я была ребенком, и успокаивала, говоря, что Вайд — это место, где никто никогда не был, и эта девушка не имеет ко мне никакого отношения. Она шептала мне, что я Меридон, цыганка, и что я всю жизнь дрессирую лошадей, а сейчас выступаю в шоу. И тогда я опять зарыдала и теперь уже не смогла объяснить почему.
И еще один сон снился мне все время. Я тосковала по матери, которой мы с Данди лишились совсем маленькими. Ее образ в моем воображении каким-то чудом смешался с рассказом Джека о его матери, которая все бежала и бежала за фургоном, когда они оставили ее на дороге. Я точно знала, что моя мать не бежала ни за каким фургоном, она была слишком больна для этого. В моей памяти стояла полная женщина, которая все время хворала и просила отца сжечь ее вещи после смерти. Она говорила ему:
