и больше не стану играть.
— Но это волнующее ощущение, правда?
Я доискивалась до истины, поскольку помнила замечание Уилла, что Пери в душе игрок.
— Только не тогда, когда я проигрываю, — честно ответил он. — Я занимаюсь этим, чтобы убить время, не больше. И потом, ведь все играют. Ты же знаешь это, Сара.
Мне пришлось согласиться с ним. Аристократы проигрывали в карты целые состояния. Я верила, что Пери играет только потому, что это делают другие, потому что это часть лондонской светской жизни. В душе он все же не был игроком. И если я смогу увезти его из Лондона, я спасу его от карт и пьянства.
Кроме того, я ведь обещала не оставлять его. Он просил меня об этом. Мы были помолвлены. Я не хотела омрачать нашу жизнь из-за пригоршни гиней.
— Вот, возьми.
С этими словами я открыла правый ящик моего туалетного столика. Свои деньги я хранила в кошельке, запертом в шкатулке для драгоценностей. Сейчас в нем лежало пятьдесят золотых соверенов, мистер Фортескью был щедр ко мне.
— Ты можешь взять сорок из них, — сказала я. — Остальные я должна заплатить портнихам, иначе стану должником не хуже тебя.
Пери схватил мою руку и попытался поцеловать ее, но когда я ее отняла, не возобновил своей попытки.
— Спасибо тебе, дорогая, — сердечно поблагодарил он. — Этим я смогу расплатиться с самыми неотложными долгами. В следующем месяце я получу свои деньги, да и фортуна должна мне улыбнуться. Я чувствую это. Кроме того, мы ведь скоро поженимся, и я получу все свои деньги, а не это жалкое содержание.
— А почему ты не попросишь леди Кларенс давать тебе больше денег?
Пери уже шел к двери, но остановился и послал мне оттуда одну из своих очаровательных полуулыбок.
— А ей нравится, когда я в долгах. Тогда она может заставить меня делать то, что она захочет.
Мне все стало ясно.
— Ладно, тогда береги деньги, иначе я заставлю тебя делать то, что я захочу.
— Но ты же ничего от меня не хочешь, разве только увезти из Лондона? Пожалуйста, только прикажи.
Я хотела ответить, но тут послышался стук во входную дверь.
— Это за мной! — воскликнула я, хватая со стола перчатки. — Я должна бежать, Пери! Я еду кататься в парк с леди Джейн Уитли.
Пери церемонно поклонился мне, как бы отдавая должное моему блестящему обществу, и мы вместе сбежали по лестнице.
Мне кажется, леди Джейн выбрала меня в ближайшие подруги потому, что ее светло-каштановые волосы и орехового цвета глаза выглядели чрезвычайно изысканно рядом с непокорной копной моих рыжих кудрей.
Она всегда держалась очень томно: избегала сквозняков, не танцевала после полуночи, не ела ничего слишком горячего или слишком холодного. Ее матушка, видимо, полагала, что те поклонники, которых шокировала моя необузданность, с удовольствием остановят взгляд на ее анемичной дочери.
Сама леди Джейн со всей откровенностью делилась со мной своими планами поскорее выйти замуж, пока ее больной, прикованный к постели отец не подсчитал в точности расходы на содержание дочери во время лондонского сезона и срочно не вернул ее домой.
Она была единственной дочерью в семье, и выезжать ей, кроме меня, было не с кем. Меня же ее общество вполне устраивало, как устроило бы и общество любой другой леди, которая не расспрашивала бы меня о моем детстве и родителях. Единственное, что я в ней не переносила, это ее манеру словно бы присасываться к моему боку во время прогулок или брать меня под руку, когда мы сидели в экипаже. Интимность этих жестов заставляла меня буквально стискивать зубы.
Мы уселись в ландо ее отца, и леди Джейн раскрыла свой зонтик. Она была бледной, словно гриб, и по сравнению с ней я выглядела загорелым и обветренным пиратом, несмотря на все кремы и лосьоны, которыми в изобилии снабжала меня леди Кларенс. Как бы то ни было, я тоже элегантным жестом раскрыла зонтик и стала слушать почти бессмысленную болтовню своей спутницы.
Она рассказывала о каких-то перчатках, которые купила, и я словно со стороны слышала свой голос, произносящий «Что вы говорите?» или «Вообразите только!» во время редких пауз. Почти не понимая, что она говорит, я следила за тем, как лошади прокладывают дорогу среди уличной толкотни, и думала, что, пожалуй, знаю тут уже каждый камень. А ведь если мне суждено изучить что-то до такого совершенства, то лучше бы это был мой родной Вайдекр.
При мысли о доме мое сердце сжалось от тоски. Зима сделала Лондон холодным и промозглым, уличные торговцы поставили печурки прямо на улицах и торговали печеным картофелем, горячими имбирными пряниками и жареными каштанами. Они были немногими людьми на улицах Лондона, которые мерзли не так отчаянно.
Мне было прекрасно известно, что в Вайдекре сейчас тоже холодно, — я не принадлежала к числу тех, кто, восхищаясь красотами природы, забывает о жестокой боли в окоченевших ногах. Но я представляла четкие и благородные, словно на гравюрах, силуэты деревьев, сбросивших листву, вспоминала смешной круглоголовый каштан, стоявший на повороте дороги, и мягкий ковер листьев, устлавших землю под ним. Я хотела вернуться в Вайдекр, я чувствовала, что земля нуждается во мне.
— …и я совсем не люблю белый цвет, — с триумфом закончила свою болтовню Джейн.
— Я тоже, — внесла я свою лепту в беседу.
— Вам-то хорошо… — начала она опять.
Еще один поворот, и вот мы уже были в парке. Наше ландо влилось в общий поток экипажей, и мы начали нашу медленную прогулку по бесконечным аллеям. Продолжая болтать, Джейн выискивала острым взглядом знакомые лица в толпе. Каждый раз, когда яркие цвета гвардейского мундира попадали в поле ее зрения, она теряла нить разговора и пристально изучала их, размышляя, не остановить ли экипаж, чтобы поздороваться.
— К тому же это так старомодно — быть представленной ко двору в белом, — ворковала она.
Под величайшим секретом Джейн призналась мне, что на церемонию представления ко двору родные заставляют ее надеть белое атласное платье, переделанное из подвенечного наряда ее матери. Я обещала никому не рассказывать об этом, потому что знала: она умерла бы от унижения, если бы это стало широко известно.
— Как, должно быть, приятно быть богатой, — вздохнув, сказала она.
И тут же просияла. Даже не поворачивая головы, я поняла, что она увидела молодого человека.
— Кучер, остановите! — приказала она и, наклонившись вперед, бешено замахала двум прогуливающимся в отдалении фигурам.
Это были сэр Роберт Руперт и мистер Гил Девениш.
— Как вы поживаете, сэр Руперт? — поздоровалась я, когда они приблизились.
Джейн чуть не выпала из экипажа.
— О, сэр Руперт! — воскликнула она и, когда он сказал ей: «Доброе утро!» — залилась смехом, будто в этом было что-то необыкновенно забавное.
Он улыбнулся и подошел к ее стороне коляски, а мистер Девениш направился ко мне с самым томным видом, будто оказывал мне величайшую услугу.
— Увижу ли я вас сегодня на приеме у леди Кларк? — поинтересовался он.
— Да, я там буду, — ответила я. — Но сомневаюсь, что там у нас появится возможность увидеть друг друга. Леди Кларк объявила, что она пригласила две сотни гостей.
— О да, — быстро согласился мой собеседник. — Не думаю, правда, что все придут.
Я не смогла сдержать злой улыбки.
— Не допускаете же вы мысль о том, что подобные приглашения можно проигнорировать?
— Мне придется явиться туда, — скорбно сказал он. — Наши матери были в молодости закадычными подругами. Так что пойти к ней меня обязывает долг.
