— Ну да, разумеется, я потащил тебя на край света и допустил чтобы ты была похищена и угодила на этот чумной корабль. Но чтобы тебя съели каннибалы — это уж слишком!
Я опять едва не прыснула, но горечь в его голосе заставила меня сдержаться.
— Нет в Америке никаких каннибалов, — возразила я.
— Еще как есть! — пылко возразил Джейми. — Я печатал отчет католического миссионерского общества, где рассказывается о северных язычниках, именуемых ирокезами. Они привязывают пленников к столбам, подвергают страшным пыткам, а под конец вырывают им сердца и пожирают. Перед тем, как вырвать и пожрать глаза.
— Ага, глаза оставляют напоследок, чтобы бедняги видели, как поедают их сердца.
Я невольно рассмеялась, но, увидев, как он насупился, извинилась.
— Прости. Нельзя верить всему, что написано, но…
Закончить я не успела. Джейми наклонился и сжал мою здоровую руку, да так сильно, что я пискнула.
— Черт побери, да послушай ты меня! Это не шутки!
— Ну… да, конечно. Но я и не думала подшучивать над тобой, Джейми. Пойми, я прожила в Бостоне почти двадцать лет, а ты никогда не бывал в Америке.
— Это чистая правда, — спокойно отозвался он. — Но скажи, англичаночка, ты и вправду думаешь, что город, в котором ты жила, имеет много общего с тем, который существует сейчас?
— Ну… — начала было я, но осеклась.
Да, возле бостонского парка в мое время можно было увидеть немало старинных особняков, украшенных латунными табличками, свидетельствующими об их исторической ценности, однако большая часть из них была построена не раньше тысяча семьсот семидесятых годов, а то и позже.
— Ладно, — пришлось признать мне. — В чем-то ты, конечно, прав. Но не думаю, чтобы все там было так уж дико и пусто. Там есть города, это я точно знаю.
Джейми выпустил мою руку и снова сел, продолжая держать в другой руке апельсин.
— Возможно, — медленно проговорил он. — Правда, о городах мне особо слышать не приходилось, все больше о том, что страна эта дикая пустынная, хотя и прекрасная. Но я же не дурак, англичаночка. — Его голос зазвенел, и он энергично запустил пальцы в апельсин, разломив его пополам. — Я не принимаю на веру все подряд только потому, что это напечатано в книжках. Сам печатал эти чертовы книжки. Мне прекрасно известно, что среди авторов есть и шарлатаны, и глупцы — видел и тех и других. И уж конечно, я в состоянии отличить романтический вымысел от голого факта.
— Ладно, — сказала я. — Хотя, на мой взгляд, отличить в печатном произведении факт от вымысла не так-то просто. Но даже если насчет ирокезов все правда, не весь же континент кишмя кишит кровожадными дикарями. Уж это-то мне известно. Америка, знаешь ли, очень велика.
— Ммфм, — произнес Джейми, совершенно не убежденный моими словами.
Он переключил внимание на апельсин, принявшись делить его на дольки.
— Забавно, — пробормотала я. — Решив вернуться, я прочла все, что было возможно, об Англии, Шотландии и Франции этого времени и знаю столько, что могу выглядеть вполне естественно. Но в результате мы отправляемся в те края, о которых мне практически ничего не известно. Я и подумать не могла, что нас угораздит переплыть океан, с твоей-то морской болезнью!
Это заставило его пусть неохотно, но рассмеяться.
— Видишь ли, никогда не знаешь, на что ты способен, пока не припечет и не придется чем-то заняться. Поверь мне, англичаночка, как только я разыщу Айена, нога моя больше никогда не ступит ни на одно из этих богом проклятых плавающих корыт. Разве что ради возвращения в Шотландию. Если туда вообще можно будет вернуться, — добавил он, подумав, и в знак примирения предложил мне дольку апельсина.
— Кстати, о Шотландии. Твой печатный станок остался на хранении в Эдинбурге. Мы можем выписать его оттуда, если осядем в одном из больших американских городов.
Джейми встрепенулся и вскинул глаза.
— Ты правда считаешь, что там можно будет заработать на жизнь типографским делом? Там что, есть большие города? Это ведь только в городах с многочисленным населением возникает надобность в печатниках и книготорговцах.
— Уверена, это было бы возможно. В Бостоне, Филадельфии… В Нью-Йорке, думаю, пока еще нет. Может быть, в Уильямсбурге. Точно не скажу, но там наверняка есть несколько населенных пунктов, достаточно больших, чтобы у них возникла надобность в типографии. Особенно это касается портов.
Мне вспомнились набранные крупным текстом объявления, оповещающие о датах погрузки, разгрузки, прибытия и отбытия судов о местах, где покупатели могут приобрести колониальные товары, а сошедшие на берег моряки отдохнуть и развлечься так, как того просит душа. В Гавре ими были обклеены стены каждой припортовой таверны.
— Ну, — Джейми задумчиво хмыкнул, — если бы нам удалось это устроить…
Он засунул дольку в рот и принялся неторопливо жевать.
— А как насчет тебя? — неожиданно спросил он.
— Что насчет меня?
Его глаза сосредоточились на моем лице.
— Подходит ли это тебе — отправиться в такое место? — Джейми снова опустил глаза, старательно отделяя следующую дольку. — Ведь у тебя есть и свое дело, а? — Он снова взглянул на меня и криво улыбнулся. — Я еще в Париже усвоил, что не могу удержать тебя от этого. Вопрос в том, сможешь ли ты быть целительницей в колониях.
— Думаю, что смогу. В конце концов, больные и раненые встречаются везде, куда ни отправишься, — медленно ответила я и посмотрела на него с любопытством. — Ты очень странный мужчина, Джейми Фрэзер.
Он рассмеялся и проглотил остаток апельсина.
— Странный, вот как? И что ты под этим подразумеваешь?
— Фрэнк любил меня, — медленно произнесла я. — Но во мне были… некоторые стороны, что ли… с которыми он не знал, что делать. Нечто такое, неотделимое от меня, чего он не мог понять, а может быть, это просто его пугало. Ты — совсем другое дело.
Он склонился над следующим апельсином, ловко очищая кортиком кожицу, однако от меня не укрылась легкая улыбка, тронувшая уголки губ.
— Нет, англичаночка, в тебе меня ничто не пугает. Точнее, пугает, но только одно: как бы ты не погубила себя своей неосторожностью.
Я фыркнула.
— Меня, между прочим, пугает в тебе то же самое, но, по моему разумению, с этим все равно ничего нельзя поделать.
— И ты считаешь, что раз с этим ничего не поделаешь, то не стоит и волноваться?
— Никто не говорит, что не стоит волноваться, — или ты думаешь, что я не волнуюсь? Но ведь ты и правда ничего не можешь поделать.
Он явно хотел выразить несогласие, но потом передумал, снова рассмеялся и сунул мне в рот дольку апельсина.
— Может, и так, англичаночка, а может, и нет. Но я живу на свете уже достаточно долго, чтобы понять, что на самом деле это не столь уж важно. До тех пор, пока я могу любить тебя.
Поскольку мой рот был полон апельсинового сока, я лишь удивленно вытаращилась на него.
— А я тебя люблю, — тихо сказал Джейми.
Он наклонился над койкой, поцеловал меня нежными теплыми губами и ласково прикоснулся к моей щеке.
— Отдохни, — велел он. — А потом я принесу тебе поесть.
Я проспала несколько часов и проснулась по-прежнему в лихорадке, но ужасно голодная. Джейми притащил мне какое-то варево, состряпанное Мерфи, — густую, маслянистую зеленую похлебку с сильным запахом шерри — и, невзирая на мои протесты, настоял на том, чтобы кормить меня с ложки.
— У меня есть совершенно здоровая рука, — сердито возражала я.
