случались?
Как на грех, мужчины, выскальзывая за дверь и стремглав перебегая через дорогу, каждый раз уносили из дома частицу тепла. В воздухе висел холод, и три хозяйки, как ледяные глыбы, замороженные прямо в корсетах, подавали свою стряпню к столу с таким видом, от которого ножи и вилки покрывались инеем. Горячий ростбиф, вынутый из духовки, в считанные минуты превращался в жесткую подошву. Когда мужья в недоумении поднимали глаза от еды, к которой прикасались теперь все реже и реже, они ловили на себе взгляд стеклянных зрачков — наподобие тех, что сверкали в ночной витрине элитного магазина оптики — и слышали замогильный лязг добротной металлокерамики вместо легких колокольчиков смеха.
А один раз в каждом из трех домов был накрыт ужин при свечах, но в положенный срок никто не вышел к столу, и свечи оплыли без всякой пользы; между тем на противоположной стороне улицы звякали подковы, набрасываемые на столбик, полным ходом шло (только надо было хорошенько прислушаться) перетягивание каната, и голос Эла Джолсона35 время от времени заводил: 'Бесчувственная Ханна, у ног ее Саванна — не думайте, что город вблизи Нью-Орлеана'. От этого трое жен задолго до рассвета начали пересчитывать столовое серебро, точить ножи и принимать успокоительную микстуру.
Но последней соломинкой, которая сломала спину верблюда и разметала весь караван, стал такой случай. Как-то в августе, когда выдался невероятно душный вечер, мужчины принялись нырять под струи садового дождевателя и, заметив в распахнутом окне ближайшего дома головы жен, закричали:
— Давайте все сюда, водичка — что надо!
Окно яростно захлопнулось.
Да так, что целых пять цветочных горшков свалилось с крыльца, шестеро кошек, как угорелые, кинулись в разные стороны, а десять собак завыли — добро бы на луну, а то ведь на безлунное небо — и не могли угомониться до полночи.
Краткое послесловие к сборнику рассказов 'Вождение вслепую', 1997
За всю свою долгую жизнь я так и не удосужился получить водительские права и даже не научился управлять автомобилем. Но некоторое время тому назад мне приснилось, будто я еду по загородной дороге, а рядом находится моя вдохновительница — греческая муза. Это она вела машину, а я просто сидел рядом, на месте стажера.
У меня отпечаталось в памяти, что ее руки едва касались руля, а глаза скрывала белая шелковая повязка, ничуть, впрочем, не нарушавшая безмятежного стиля вождения.
Ее уста неумолчно нашептывали какие-то сентенции, мнения, идеи, вселенские истины, несусветные враки, которые я торопливо записывал в блокнот.
Но вскоре меня одолело любопытство: я протянул руку и сдвинул белый шелк, решив посмотреть, что скрывается под ним.
Ее незамутненные, округлые глаза, подобно глазам античных статуй, оказались высеченными из белого мрамора. Незрячие, они были устремлены на дорогу, от этого я пришел в ужас, вцепился в стажерский руль, и мы едва не опрокинулись в кювет.
— Не надо, не надо, — шелестели ее губы. — Доверься мне. Я хорошо знаю этот путь.
— А я — нет! — вырвалось у меня.
— Ничего страшного, — шептала она. — Тебе и не обязательно знать. Кто хочет непременно взяться за руль, пусть вспомнит наставление Гамлета: 'Будьте во всем ровны'36. Закрой глаза. А теперь осторожно поворачивай.
Я так и сделал. Она так и сделала.
— Вот видишь? — снова раздался ее шепот. — Осталось совсем немного.
Так мы добрались до места назначения. А по ходу дела на свет появились все рассказы, вошедшие в эту новую книгу.
'Ночной поезд на Вавилон' — почти правдивая история: несколько лет назад меня чуть не вышвырнули из вагона, когда я попытался разоблачить шулера, игравшего в 'три листика'. После этого я прикусил язык.
'Старый пес, лежащий в пыли' — точное до мельчайших деталей повествование о том, как я двадцатилетним парнем приехал в приграничный мексиканский городок и попал на цирковое представление. Милый моему сердцу грустный вечер, который я не забуду никогда в жизни.
К написанию рассказа 'Все мы одинаковы' меня подтолкнул случай в книжном магазине 'Эйкерс оф Букс', что в городе Лонг-Бич: однажды, ближе к вечеру, я бродил вдоль тускло освещенных стеллажей и обнаружил стопку датированных 1905 годом школьных вестников, со страниц которых (уму непостижимо) смотрели растиражированные лица моих однокашников выпуска 1938 года. Выскочив из магазина, я бросился писать этот рассказ.
'Шкура неубитого льва' — очередная вариация на темы причудливой реальности. Во время Второй мировой войны студия 'МГМ' была замаскирована под здание авиационной компании 'Хьюз Эйркрафт', а компания 'Хьюз Эйркрафт', в свою очередь, скрывалась под вывеской 'МГМ'. Разве можно было обойти вниманием такую комедию?
Наконец, 'Вождение вслепую' — это дань памяти моему знакомству с 'Человеком-мухой', который, когда мне было двенадцать лет, взбирался по отвесным фасадам городских зданий. В жизни такие смельчаки — наперечет.
Как видите, если говорит Муза, я закрываю глаза и слушаю. Однажды, когда я жил в Париже, мне пришлось печатать на машинке 'слепым' методом в темной комнате, без всякого освещения, и за семнадцать ночей я настрочил полторы сотни страниц нового романа, не имея возможности проверить, что у меня получилось. Это ли не 'Вождение вслепую'?
Рэй Брэдбери
Лос-Анджелес 8 апреля 1997 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
Хьюз, Говард (1905-1976) — крупный американский промышленник, авиатор и кинопродюсер. Был известен своими экстравагантными выходками, любовными похождениями и пренебрежением к светскому этикету. С 1926 г. жил в Голливуде. В 1948 г. приобрел контрольный пакет акций киностудии 'РКО', а в 1954 -1955 гг. был ее владельцем. С 1950 г. вел затворнический образ жизни в номере 'люкс' одного из отелей Лас-Вегаса.
