дружное «ура!» со стороны прибрежного луга, по которому мчалась в конном строю вторая половина его эскадрона во главе с верным Кирилычем, перешедшим вместе с Романом к невцам вахмистром. Теперь шведы в свой черед побежали к реке, а конные драгуны их нагоняли и рубили. Роман же оказался в крепких объятиях Кирилыча.
Жив, чертушка! А я говорю нашим, что сикурс командиру потребен, а они (Кирилыч говорил о командирах третьего и четвертого взводов) знай твердят: не было, мол, приказа, не было приказа! Особенно младшенький, немец Пфлуг, старался. Ну, я в тот час сам вылетел впереди строя: сабли вон — и марш-марш на выручку! II смотри-ка, все за мной помчались.— Кирилыч удовлетворенно взирал на конных драгун, гонящих шведов к реке.
Ладно, ладно! Потом байки будешь мне сказывать! А сейчас возьми-ка сей трофей! — Роман показал на лежащего у его ног шведа.— Да распорядись послать за коноводами первых плутонгов. Чаю, с нашими аниками-воинами все одно через час-другой придется трубить ретираду!
Меж тем на отмели, куда были отброшены шведы, плотов уже не было. Их снесло сильное в этих местах течение. И тогда человек шестьдесят гренадеров-смоландцев — все, что осталось от роты,— стоя по колено в воде, сплотились плечо к плечу вдоль отмели и запели лютеранский хорал, приготовившись достойно, как и полагается королевским гренадерам, встретить неминуемую погибель. Первую конную атаку драгун они отбили штыками. А в тот момент, когда Роман выстраивал свой эскадрон для повторной атаки, перед его строем разорвалась бомба. Вторая разорвалась в кустах за линией драгун. А третью пристрелявшаяся с противоположного берега шведская батарея послала точно по адресу эскадрона. Раздались стоны раненых.
«Неужто Ивлев?» Роман обернулся к линии эскадрона и вдруг увидел, как его драгуны быстренько заворачивают коней. С Романом остались только Ивлев, верный Кирилыч да пристыженный Козецкий. Подобрав двух раненых, они не спеша двинулись через луг вслед за ускакавшим эскадроном. Шведские пушки не стреляли по отдельным всадникам — экономили, должно быть, заряды. Поле сражения осталось за гренадерами.
Поздравляю, ваше величество! У вас лучшие в мире солдаты! — льстиво заметил Зеленский шведскому королю, показывая на роту смоландцев, занимающих берег.
— Я с моими викингами смогу покорить Азию, если ваш гетман покажет мне ее рубежи! — Карл рассмеялся, легко вскочил на коня и помчался к переправе, -где шведские саперы спускали уже на воду понтонный мост.
Игры в Смолянах
Пани Елена-Ельжбета Сенявская, подобно леди Саре Черчилль Мальборо, жене герцога Мальборо, в жизни своей книг не читала, но могла, как и эта знаменитая англичанка, высокомерно заявить: «Книги?! Мои книги — мужчины и карты!» Притом с мужчинами у пани Сенявской была связана серьезная политика, а с картами — серьезные развлечения, и весьма редко прекрасная пани соединяла эти две ипостаси в одном лице. Исключением был, пожалуй, один Сонцев, но Сонцев был далеко: не то в Вене у императора, не то в Ватикане у римского папы. Пани Елена-Ельжбета отчаянно скучала в своем родовом замке Смоляны, поскольку во всем Бобруйском околотке не было ни подходящих картежных партнеров, ни мужчин, способных на большую политическую игру. В Смоляны, в эту белорусскую глушь, прекрасную пани занесло дипломатическое поручение ее мужа, коронного гетмана Сенявского, к самому царю Петру. Коронный гетман предлагал московитам начать тонкую дипломатическую интригу, задуманную, само собой, пани Еленой, посредством которой можно было втянуть австрийского императора в войну против шведов. Однако царя Петра в русской ставке на Днепре не оказалось (он ускакал зачем-то в Петербург), а вице-канцлер Головкин с порога отверг хитроумный план прекрасной пани, здраво заметив, что, пока цезарец по рукам и ногам связан войной с французами, ничего путного из этих затей не выйдет.
Но помимо непостоянства другой отличительной чертой жены коронного гетмана было фамильное упрямство, и Головкин Сенявскую не переубедил — Елена-Едьжбета твердо решила дождаться возвращения царя Петра и изложить ему свой дипломатический проект. Так случилось, что знатная пани задержалась в бобруйской глухомани, впервые за долгие годы, прошедшие со дня свадьбы, остановившись в своем родовом поместье Смоляны.
Старый деревянный дворец пришел к тому времени в совершенный упадок: крыша ветхая, рассохшиеся половицы оглушительно щелкали даже под маленькими ножками прелестной пани, в поварне густо дымила печь, так что самые деликатные блюда обязательно подгорали. Словом, жизнь в замке была нестерпимой мукой по своим неудобствам. К тому же Смоляны оказались в центре театра военных действий, и всякая светская жизнь в Бобруйском околотке совершенно прекратилась. Шляхте было не до гостей — каждый прятал свое добро в лесах от набегов лихих фуражиров, и панские усадьбы точно вымерли. К тому же первый шляхтич околотки, бобруйский староста пан Сапега, был известен как ярый сторонник Лещинского, а потому и не подумал нанести визит вежливости в Смоляны. За ним все соседи покинули пани Елену-Ельжбету. Русские же генералы и офицеры были заняты при частях, так что прекрасной пани, блиставшей еще недавно в самом Версале, приходилось довольстроваться обществом своего управляющего Яцека, рассказывающего старые еврейские анекдоты и занятого поставками овса как в русскую, так и в шведскую армию.
Но однажды длинный и нескончаемый бледный июньский вечер принес пани прекрасного и неожиданного гостя, принца Гессен-Дармштадтского. Пани Елена сразу даже не узнала своего старого венского знакомого в мундире русского генерала.
— Мой бог, — воскликнула пани,— где нам довелось свидеться! В лесной глухомани, в моей бедной хижине (бедная хижина пани Сенявской состояла из сорока комнат) ! И это после Рима, Флоренции, Милана!
Надо сказать, что пани Елена-Ельжбета незадолго до того совершила паломничество к римскому папе и, получив от него отпущение всех грехов, завернула на обратном пути в воинский лагерь принца Евгения Савойского, совершив весь итальянский поход.
— Что делать, пани Елена! Мы с вами люди судьбы, а судьба гоняет нас, как ветер осенние листья, по всей Европе! — с печалью ответствовал гость, унылое длинное лицо которого стало еще более длинным и унылым.
Пани Елене, само собой, не улыбнулось столь жалкое сравнение с осенней листвой, но, как истый дипломат в юбке, она и виду не подала, а только сжала зубки и подумала: «Ну хорошо же, я сведу сегодня с вами, ваше высочество, счеты за картами!» Ведь пани Елена прекрасно ведала (впрочем, как и вся Европа), что принца Гессен-Дармштадтского куда легче было победить за карточным столом, нежели на поле брани. Ежели в битвах принц вел себя как подобает мужчине, с редким расчетом и хладнокровием, то за карточным столом он давал простор своей широкой натуре и зарывался отчаянно, как легкомысленный юноша. Собственно, и сюда, в Смоляны, принц примчался по врожденному легкомыслию. Как только он узнал случайно от Меншикова, что Сенявская находится в соседнем замке, сей час бросил свою дивизию на бригадира и с одним адъютантом помчался вечерком в Смоляны, дабы провести за карточным столом всю ночь. Под звездами Италии он выдержал немало карточных баталий с прекрасной полячкой и знал, что пани Сенявская такой же игрок в душе, как и он сам, принц Гессен- Дармштадтский, давно проигравший в карты свое княжество.
Карточный столик установили в некогда роскошной библиотеке пана гетмана, где кожаные переплеты толстых латинских фолиантов давно съели мыши. Игра затянулась далеко за полночь. Время от времени пани Елена выпивала рюмочку домашней наливки за свой очередной выигрыш, а принц нервно раскуривал трубку, и игра снова возобновлялась. Уже давно спали и служанки пани Елены, и управляющий Яцек со своими домочадцами, и дюжие конвойцы, приданные пани коронным гетманом; прикорнул на диванчике в передней адъютант принца, и во всем огромном дворце только на первом этаже светились выходящие в сад окна библиотеки и продолжалась карточная баталия. Игроки столь увлеклись, что не заметили, как мелькнули за окнами темные тени и кто-то осторожно заглянул из ночного сада в комнату. Только когда окна с грохотом распахнулись и на подоконниках выросли воинственные фигуры в накинутых на головы капюшонах, пани Елена взвизгнула, а принц хотел было
