Рим
Надеемся, наши читатели не будут возражать, если мы отложим на время объяснение между Петрусом и Региной и последуем за одним из странствующих героев нашей истории, которого мы уже давно потеряли из виду, а между тем читатели принимают в этом герое живейшее участие.
Мы не можем проследить за ним в его долгом путешествии через Альпы, через Апеннинский полуостров. Прошло полтора месяца с тех пор, как брат Доминик простился с Сальватором на дороге на Фонтенбло. Неделю назад он прибыл в Рим. То ли случайно, то ли благодаря мерам предосторожности, принятым заранее папой Леоном XII, но Доминик до сих пор безуспешно пытался попасть к нему на прием. Он отчаялся и решил прибегнуть к помощи письма, которое на этот случай передал монаху Сальватор.
Мы приглашаем вместе с нами читателя во дворец Колонны, на виа деи Санти-Апостоли; поднимемся al piano nobile, то есть во второй этаж, пройдем, благодаря преимуществу романиста проникать повсюду, через приотворенную двустворчатую дверь и окажемся в кабинете французского посла.
Кабинет выглядит скромно, стены оклеены зелеными обоями, на окнах шелковые узорчатые занавески, мебель обита такой же тканью.
Единственное украшение кабинета, когда-то одного из самых знаменитых в Риме своими картинами, - портрет французского короля Карла X.
Вдоль стен лежат остатки колонн, мраморная женская рука, мужской торс результат недавних раскопок; рядом с экспонатами - огромная глыба греческого мрамора, а напротив стола - модель надгробия. Простое это надгробие венчает бюст Пуссена.
Барельеф представляет 'Аркадских пастухов'. Над барельефом - надпись:
НИКОЛЯ ПУССЕНУ
во славу искусств
и Франции
Ф.-Р. де Ш.
Господин за столом составляет депешу. Почерк у него крупный и разборчивый.
Человеку около шестидесяти лет. У него высокий выпуклый лоб, в волосах чуть серебрится седина; из- под черных бровей глаза мечут молнии, нос тонкий и длинный, рот изящно очерчен, подбородок небольшой и круглый; щеки, опаленные во время нескончаемых путешествий, чуть тронуты оспой; выражение лица гордое и вместе с тем ласковое. По всем признакам этот человек умен, находчив, решителен; будучи поэтом или солдатом, он принадлежит к старинной французской породе - породе воинов.
Как поэт он известен своими книгами 'Рене', 'Атала', 'Мученики'; как государственный деятель он опубликовал памфлет, озаглавленный: 'Бонапарт и Бурбоны', выступил с критикой известного ордонанса от 5 сентября в брошюре 'О монархии согласно Хартии'; будучи министром, он в 1823 году объявил войну Испании; как дипломат он представлял Францию сначала в Берлине, потом в Лондоне. Итак, перед вами виконт ФрансуаРене де Шатобриан, посол в Риме.
Он принадлежит к столь же древнему роду, как сама Франция.
До XIII века его предки имели герб в виде веера из павлиньих перьев в натуральную величину. Однако после битвы при Мансура Жоффруа, четвертый по счету знаменосец Людовика Святого, предпочел скорее завернуться в знамя Франции, чем отдать его сарацинам. Он получил неисчислимые раны, знамя тоже было прорвано во многих местах, и Людовик Святой повелел герою украсить герб множеством золотых цветков лилии и девизом: 'Моя кровь - на знаменах Франции'. Этот человек - большой сеньор и превосходный поэт. Провидение поставило его на пути у монархии как пророка, о котором говорит историк Иосиф и который шесть дней ходил вокруг стен Иерусалима с криком'Иерусалим, горе тебе!' - а на седьмой день крикнул:
'Мне горе!' - и свалившийся со стены камень рассек его надвое.
Монархия его ненавидит, как любого, кто справедлив и говорит правду; поэтому-то она его удалила под предлогом благодарности за его верность. Сыграли на его художественной натуре: ему предложили посольство в Риме, он не мог устоять перед притягательными руинами - и вот он уже римский посол.
Чем он занимается в Вечном городе?
Следит за жизнью угасающего Леона XII. Ведет переписку с г-жой Рекамье, Беатриче этого второго Данте, Леонорой этого второго поэта. Он готовит надгробие Пуссену: барельеф он заказал Депре, а бюст - Лемуану В свободное время виконт занимается раскопками в Торре-Вергата, и не на государственные деньги, а на свои собственные разумеется; остатки древностей, которые вы видели в его кабинете, - результат его раскопок.
Сейчас он счастлив, словно мальчишка: накануне он выиграл в эту 'лотерею смерти', как ее называют, кусок греческого мрамора, довольно большой, чтобы высечь из него бюст Пуссена. Как раз в эту минуту дверь в кабинет отворяется, виконт поднимает голову и спрашивает привратника:
- Что там такое, Гаэтано?
- Ваше превосходительство! - отвечает лакей. - Вас спрашивает французский монах, он пришел пешком из Парижа и хочет с вами поговорить, как он утверждает, о деле чрезвычайной важности.
- Монах? - удивленно переспросил посол. - А какого ордена?
- Доминиканского.
- Просите!
Он сейчас же встал из-за стола.
Как все великодушные люди, как все поэты, виконт с благоговением относился к святым вещам и людям Церкви.
Теперь можно было заметить, что он невысокого роста, голова у него слишком велика для его хрупкого тела и словно вросла в плечи, как у всех потомков рыцарей, не снимавших шлемы.
Когда монах появился в дверях, виконт встретил его стоя.
Оба с одного взгляда поняли, с кем имеют дело или, говоря точнее, признали один в другом родственную душу.
Есть такая порода людей: те, кто к ней принадлежит, узнают друг друга, где бы они ни встретились; раньше они не виделись, это верно, однако не так ли и на небесах соединяются души людей, никогда не встречавшихся в жизни?
Старший из двоих протянул руки. Молодой поклонился.
Затем старший почтительно произнес:
- Входите, отец мой.
Брат Доминик вошел в кабинет.
Посол взглядом приказал лакею закрыть дверь и позаботиться о том, чтобы никто им не мешал.
Монах вынул из-за пазухи письмо и передал его г-ну де Шатобриану; тому довольно было одного взгляда: он сейчас же узнал собственный почерк.
- Мое письмо! - произнес он.
- Я не знаю никого, кто лучше мог бы представить меня вашему превосходительству, - признался монах.
- Письмо к моему другу Вальженезу!.. Как оно попало к вам в руки, отец мой?
- Я получил его от сына господина де Вальженеза, ваше превосходительство.
- От сына? - вскричал посол. - От Конрада?
Монах кивнул.
- Несчастный юноша! - вздохнул старик. - Я знаю его красивым, молодым, полным надежды: его смерть была так страшна, нелепа!
- Вы, как и все, думаете, что он умер, ваше превосходительство. Однако вам, другу его отца, я могу открыться: он не умер, он здравствует и почтительнейше вам кланяется.
Посол бросил на монаха непонимающий взгляд. Он начинал сомневаться, в своем ли уме гость.
Монах словно угадал, что творится у его собеседника в душе, и грустно улыбнулся.
- Я не сумасшедший, - сказал он. - Ничего не бойтесь и ни в чем не сомневайтесь: вы, человек, посвященный во все тайны, должны знать, что действительность богаче фантазии.
- Конрад жив?
- Да.
- Чем он занимается?
