обещал одному из них приход в шесть тысяч франков, а другому - заказ на роспись целой церкви! И после того, как я уголил их жадность, мне пришлось напитать их злобу? Да уж, как ни мало я чувствителен, а и я испытал отвращение. И если бы они не ушли сами, да простит меня Господь, я выставил бы их за дверь.
- И совершили бы немалую оплошность: аббат Букмон - преданнейший раб монсеньора Колетти, а он, как мне кажется, и без того к вам не расположен.
- Ну что же, пришло время обсудить этот вопрос. Как вы сказали? Монсеньор Колетти ко мне не расположен?
- Да, он очень плохо к вам относится.
- Так вы с ним виделись?
- А разве не вы сами поручили мне с ним переговорить?
- Разумеется! Именно об этом визите я и намеревался с вами побеседовать.
- Должно быть, дорогой граф, кто-то очернил вас в глазах его высокопреосвященства.
- Поговорим без обиняков, маркиза, давайте объяснимся!
Вы любите меня всей душой, не так ли?
- Дорогой Рапт! Неужели вы можете в этом сомневаться?
- Я не сомневаюсь. Вот почему я говорю с вами совершенно искренне. Мне нужно прославиться, я очень этого хочу. Для меня это to be or not to be [Быть или не быть (англ ) Здесь смысл жизни], от этого зависит мое будущее.
Честолюбие для меня - все равно что счастье. Однако это честолюбие должно быть удовлетворено. Я должен стать депутатом, после чего получу портфель министра; я хочу быть министром.
Монсеньор Колетти обещал, что через герцогиню Ангулемскую, духовником которой он состоит, выхлопочет у короля мое назначение. Он исполнил свое обещание?
- Нет, - возразила маркиза.
- Нет?! - в изумлении переспросил граф.
- Я даже думаю, что он вряд ли когда-нибудь захочет этим заниматься, продолжала маркиза.
- У меня голова идет кругом!.. Он что же, отказывается меня поддержать?
- Наотрез.
- Он сам так сказал?
- Именно так он мне и сказал.
- Ах вот как! Он, стало быть, запамятовал, что именно я помог ему стать епископом и что благодаря вашей помощи он стал вхож к герцогине Ангулемской?
- Все это он помнит. Однако, как он говорит, он не может пойти на сделку с собственной совестью.
- Совесть!.. Совесть!.. - пробормотал граф Рапт. - Какому ростовщику он ее заложил и кто из моих недругов помог ему выкупить ее?
- Дорогой граф! - вскрикнула маркиза и перекрестилась. - Я вас не узнаю. Страсть вас ослепляет!
- Да, от отчаяния я готов биться головой о стену. Я-то считал, что купил его, а он хочет получить деньги раньше, чем продаст свою шкуру! Дорогая маркиза! Садитесь в карету... У вас нынче приемный день, не так ли?
- Да.
- Поезжайте к его высокопреосвященству Колетти и пригласите его к себе.
- Что вы такое говорите?! Уже слишком поздно.
- Скажете, что хотели пригласить его лично.
- Я только что от него и словом не обмолвилась о приглашении.
- Как же так?! Вы знаете, что у меня мало времени, и не заставили его поехать вместе с вами?
- Он отказался, отговорившись тем, что, если бы он был вам нужен, вы сами приехали бы к нему.
- Я поеду завтра.
- Будет слишком поздно.
- Почему?
- К тому времени выйдут газеты, и то, что сказано против вас, окажется напечатано.
- Кому нужно высказываться против меня?
- Кто же знает?
- Как это - кто? Объяснитесь!
- Монсеньор Колетти, как вы знаете, взялся обратить княгиню Рину в католическую веру.
- Разве это уже не было сделано?
- Нет, однако она чахнет с каждым днем. Кроме того, он является исповедником вашей жены.
- О, Регина не могла ничего сказать против меня.
- Кто знает! На исповеди...
- Мадам! - возмутился граф Рапт. - Даже для самых плохоньких попиков тайна исповеди священна.
- Да мне-то откуда знать! Но если хотите получить от меня совет...
- То... что?
- Садитесь-ка сами в карету и поезжайте к нему с миром.
- Да у меня на сегодня назначены еще несколько посетителей!
- Примите их завтра.
- Я потеряю их голоса.
- Лучше потерять три голоса, чем тысячу.
- Вы правы... Батист! - закричал г-н Рапт, названивая в колокольчик. Батист!
Лакей появился на пороге.
- Карету! - приказал граф. - И пришлите ко мне Бордье.
Спустя минуту в кабинет вернулся секретарь.
- Бордье! - сказал граф. - Я выйду по потайной лестнице. - Отошлите всех посетителей.
Торопливо поцеловав маркизе ручку, г-н Рапт поспешил вон из кабинета, однако успел услышать, как маркиза сказала секретарю:
- А теперь, Бордье, мы подумаем, как отомстить за смерть Толстушки!
XXXVI
Глава, в которой доказывается, что два авгура не могут смотреть друг на друга без смеха
Граф Рапт примчался на улицу Сен-Гийом, где находился особняк его высокопреосвященства Колетти.
Монсеньор занимал флигель, расположенный между двором и садом. Это был прелестный уголок, гнездышко, достойное поэта, влюбленного или аббата, открытое полуденным лучам, но тщательно спрятанное от лютых северных ветров.
Внутреннее убранство павильона с первого взгляда выдавало утонченную чувственность святого человека, который здесь жил. Согретый воздух, благоуханный, располагающий к сладострастию, пьянил вас, едва вы попадали внутрь, и если бы вас ввели в комнаты с завязанными глазами, вы, вдохнув аромат, решили бы, что оказались в одном из таинственных будуаров, в которых красавцы времен Директории пели свои песни, воскуряя ладан.
Лакей, не то привратник, не то священник, пригласил графа Рапта в небольшую, едва освещенную гостиную, располагавшуюся рядом с приемной.
- Его преосвященство очень занят, - доложил слуга, - не знаю, сможет ли он вас принять. Однако не угодно ли вам назвать свое имя?..
- Доложите о графе Рапте, - приказал будущий депутат.
Лакей низко поклонился и вошел в приемную.
Несколько мгновений спустя он вернулся и сообщил:
- Его преосвященство примет ваше сиятельство.
Полковнику не пришлось слишком долго ждать. Прошло не больше пяти минут, и из приемной в сопровождении хозяина вышли два человека. Граф не сразу разглядел в полумраке их лица, но скоро узнал братьев Букмонов: только они умели так униженно кланяться.
