Бесстрашный горец

представить отца не взрослым муж­чиной и главой клана, а маленьким мальчиком.

Эван так и сделал и изумился тому, как легко ему это удалось. Он и сам частенько видел в отце черты, свойствен­ные детям.

– Признаюсь, он часто ведет себя так, словно еще не вырос.

– Так оно и есть. Все его слова и поступки говорят о том, что твой отец так и не стал взрослым. Он остался ре­бенком, причем крайне испорченным. Такое впечатление, что в детстве его ничему не учили, а если и учили, то он не усвоил из этих уроков ничего. Если ему чего-то хочется, он должен это получить немедленно, а такое поведение свой­ственно детям. Он не думает ни о последствиях, ни о буду­щем. Когда ему в чем-то отказывают, он приходит в ярость. Он не способен на чем-то сосредоточиться. Все это говорит о том, что твой отец не вырос, он так и остался ребенком. По правде говоря, единственное различие между твоим от­цом и испорченным мальчишкой заключается в том, что твой отец спит с женщинами, которые рожают ему детей, да еще в том, что он в гневе способен причинить кому-то боль и даже убить. – Фиона нахмурилась. – Скажи мне, бывали такие случаи, когда он в ярости сделал кому-то боль­но или убил человека?

Поразмыслив несколько секунд, Эван наконец ответил:

– Он может быть очень кровожаден в бою, однако я не могу припомнить, чтобы он убил кого-то в гневе. Если кто-то ненароком оказывался у него на пути, он мог отшвыр­нуть его с дороги, стукнуть, поставить синяк, но обычно, когда он злится, он клянет всех на чем свет стоит, может что-то сломать, разбить. Несколько раз он приказывал нам поступить жестоко с людьми, с которыми поссорился, но мы, естественно, ничего подобного не делали.

– И, как я понимаю, он не наказывал вас за то, что вы его ослушались?

– Да. Похоже, он просто забывал о том, что отдал нам такой приказ.

– Он когда-нибудь насиловал женщину, если та ему отказывала?

– Нет. Хотя он очень разозлился на тебя за то, что ты научила здешних женщин говорить ему «нет».

– Вот видишь, а я цела и здорова.

Эван захлопал глазами и уставился на жену. Он не мог не признать, что в словах Фионы есть доля истины. Чем больше он думал о своем отце как об испорченном ребенке, тем боль­ше убеждался, что она права. Если отец ведет себя не так, как положено, это еще не значит, что он ненормальный.

– Он не сумасшедший, – прошептал Эван.

– Да, – ответила Фиона, чувствуя жалость к мужу. Бед­няжка, сколько же лет ему пришлось страдать! Какой, долж­но быть, ужас он испытывал, думая, что его отец ненор­мальный.

– Он просто старик, сохранивший характер испорчен­ного ребенка.

– Боюсь, что это так. Подумай сам, Эван, если бы твой отец был сумасшедший, его безумие наверняка передалось бы по крайней мере одному из его многочисленных сыно­вей или одному из детей твоего брата. Но ведь этого не произошло?

– Верно. – Эван взъерошил рукой волосы. – Знаешь, я так долго был уверен, что мой отец ненормальный, что сейчас мне трудно убедить себя, что я ошибался.

– Ты и в самом деле ошибался. – Фиона улыбнулась, поймав на себе его хмурый взгляд.

– И не я один.

– Думаю, многие так считали. Наверное, поэтому по замку ходят слухи, что он убил своих жен. Трудно представить себе, что взрослый мужчина может вести себя так, как твой отец. Ведь он большой и сильный, так что никому и в голову не приходило, что в душе он сущий ребенок.

– Значит, запирать его в башню нет никакой нужды. А вот выпороть не помешало бы.

Представив себе, что Эван порет собственного отца, Фиона хихикнула:

– Боюсь, это уже не поможет. Радуйся тому, что он согласился отдать бразды правления в твои руки.

Эван вздохнул:

– Подозреваю, ему просто надоело самому править. А может быть, он устал. Ведь даже мой отец понимает, сколь­ко нужно трудиться хотя бы для того, чтобы устранить все те ошибки, которые он наделал, а он работать не любит. Конечно, быть лэрдом ему нравилось, это льстило его тщес­лавию, и, когда все жители замка продолжали его так назы­вать, зная, что он отошел от дел, он против этого не возра­жал. Правда, сначала ему было не слишком приятно, когда они добавляли слово «старый», но сейчас он перестал брюз­жать по этому поводу.

Фиона медленно провела рукой по его бедру и почув­ствовала, что тело Эвана слегка затрепетало.

– Ну по крайней мере он больше не управляет кланом, наживая тебе новых врагов, – проговорила она, заметив, что глаза Эвана потемнели от страсти. – И, мне кажется, он только что позволил тебе принять Камеронов.

Эвану потребовалось несколько минут, чтобы уяснить смысл ее слов: слишком велико было желание и слишком трудно оказалось его подавить.

– Мне тоже так кажется. Ведь он мне этого не запре­тил, верно? Просто сказал, что сам бы он не стал иметь с ними дела. Союзники… – прошептал он, словно пробуя на вкус это слово и наслаждаясь теми перспективами, которые оно обещает в будущем.

– Сигимор – сильный союзник. Странно, что он и все его родственники рыжие, а твои родные темноволосые.

– Мой отец родился от второй жены, а отец Сигимора – от первой. Мой дед был рыжим. Все жены моего отца были темноволосыми, а все жены его брата – рыжеволосыми либо белокурыми. Мы воздерживались от родственных браков, а они нет. – Он нахмурился, припомнив, что Сигимор – круп­ный, сильный, красивый мужчина. – А ты хорошо знаешь Сигимора?

– Не очень. Мой брат женился на его сестре всего год назад, а я большую часть того времени трусливо пряталась за стенами Дейлкладача.

– Прятаться, когда за тобой охотится сумасшедший, – не трусость.

– Может быть. Но временами я и в самом деле трусила ужасно. После каждого нападения мне требовалось время, чтобы прийти в себя.

– Неудивительно. Я убью его для тебя, – поклялся Эван, понимая, что сделает все возможное, чтобы сдержать свою клятву.

– Спасибо, – прошептала Фиона и слегка улыбнулась. У Эвана перехватило дыхание, когда она начала ласкать его живот. Глядя на ее маленькую бледную руку на смуг­лой, рассеченной шрамом коже, он ощутил такое яростное желание, какого не испытывал никогда в жизни. Даже уме­лые ласки Хелены не вызывали в нем ничего подобного. Нелегко будет наслаждаться ее ласками и не пускать ее в свою душу и свое сердце, но он постарается. Самый безо­пасный способ для этого – вообще никогда с ней не связы­ваться, однако Эван знал, что не сможет отказаться от той страсти, которую они только что испытывали. Он был прав, когда подумал, что стоит ему сделать Фиону своей любов­ницей, и он никогда не сможет от нее уйти.

– Потрогай меня, – приказал он и не удивился тому, что его голос прозвучал хрипло, настолько страстно ему хо­телось ощутить прикосновение ее длинных тонких пальцев.

Фиона обхватила рукой восставшую плоть Эвана, Она оказалась горячей, твердой и одновременно шелковисто-нежной на ощупь. Полузакрытые глаза Эвана не отрываясь смотрели на ее руку. Скулы окрасил слабый румянец, дыха­ние было слегка прерывистым. «Сколько же страсти в этом мужчине, – мелькнуло в голове Фионы, – и в то же время он держит ее в узде». Ей хотелось сделать все, что она мо­жет, чтобы избавить его от этой сдержанности хотя бы в постели. Скользнув рукой чуть ниже, она погладила его и в следующую секунду оказалась на спине.

– Я заставил тебя кричать, но потом все испортил, – склонившись над ней, прошептал Эван, пытаясь хоть не­много обуздать вспыхнувшее желание.

– Ну, я бы не сказала, что ты все испортил. Разве что настроение, когда я поняла, что ты сделал, но и то совсем чуть-чуть.

– Ты ни в чем не виновата, – начал было Эван, однако Фиона прижила руку к его губам, призывая к молчанию.

– Я знаю. Я хочу родить от тебя ребенка, если Господь будет столь милосерден, что наградит им нас с тобой. Прав­да, я не хотела бы рожать по ребенку каждый год, как ка­кая-нибудь овца, но леди Молди