на его женщину, он убьет его!
– На самом деле, вполне удачный ход, – продолжал рассуждать Там. – Ведь в конечном счете оба получают то, чего хотят.
Маркус заставил себя успокоиться.
– Я действительно хочу, чтобы Кэт была счастлива, – сказал он. «Но не с другим мужчиной». Впрочем, дело было не в одной только ревности. Она не может оставить его в одиночестве. Быть одиноким волком, затаившимся среди толпы, не иметь ни дома, ни близких, умереть в полном забвении…
Боль, пронзившая сердце Маркуса, ужаснула его. Но как найти выход? Разве его намерение уйти из жизни Кэт не благородно?
Пожалуй, его решение никогда не жениться слишком эгоистично. Ну да, он поклялся, что никогда не будет обращаться со своей женой и детьми так же, как его отец обращался с ним и его матерью. Но почему он должен пренебрегать своими чувствами? Неужели он не в состоянии учесть ошибки отца и как следует заботиться о семье? Впервые в жизни принятое еще десять лет назад решение не жениться показалось Маркусу несерьезным.
Что же касается детей, то из него может получиться вполне достойный отец. Если он последует положительному примеру собственного родителя, но избавится от его недостатков, то, конечно же, добьется успеха.
Но каким он будет мужем? Над этим еще стоит поразмыслить. Он эгоист, это несомненно. Он привык поступать так, как считает нужным, и ему не нравится брать на себя обязательства. Способен ли он принести священные обеты и дать клятву не покидать женщину, пока смерть не разлучит их? Поразительно, но Маркус впервые допускал, что такое возможно.
«Может быть, я просто-напросто не встречал до сих пор женщин, которые были бы столь притягательны». – Сделав это открытие, Маркус чуть не упал с лошади.
Его ум заметался в поисках объяснений. Окружающий мир изменился. Кэт значит для него куда больше, чем все знакомые женщины. Но почему? Он слишком циничен, чтобы верить в любовь. Любовь – фантом, сотворенный певцами и поэтами! Но даже если она существует, одно лишь предположение, что Маркус Данн может стать жертвой подобной чепухи, кажется абсурдным. Или же нет?
Впервые в жизни Маркус был по-настоящему сбит с толку. Как назвать тот восторг, который он ощущает каждый раз, когда замечает, как смотрит на него Кэтрин? А то чувство единения, которое неизменно охватывает его, когда их пальцы переплетаются или он держит ее за руку, – свидетельствует ли оно о любви? И что заставляет его нестись в Лондон, подобно гончей, преследующей добычу? И как тогда можно назвать те эмоции, которые он испытывает, когда видит ее улыбку и слышит ее звонкий смех?
Маркуса обуревали самые странные мысли и чувства, пока они с Тамом под покровом ночи продвигались в сторону Рэйгейта. Он думал до тех пор, пока окончательно не запутался в своих измышлениях. И лишь одно Маркус знал точно: он желал быть с Кэтрин. Он жаждал обладать этой девушкой, и нужно придумать, как убедить ее остаться с ним.
Глава 31
– О Боже мой, Прес! – вскричала Кэтрин, врываясь в комнату директора Данна, где в постели лежал Прескотт. – Я прибежала сразу же, как узнала!
Прескотт расположился среди взбитых подушек. Рукава его модного фиолетового сюртука и рубашки из кремовой тисненой ткани были обрезаны, а нижнее белье закатано, обнажая бледные запястья, над которыми виднелись плотные белые повязки. Их чуть желтоватый оттенок, а также горьковатый, немного раздражающий запах свидетельствовали о том, что доктор Уиннер пытался исцелить Прескотта с помощью настойки календулы и оливкового масла.
– Где ты была? – спросил Прескотт.
На самом деле Кэтрин узнавала у местных жителей о порядках в доме Каддихорнов, но она не могла ему в этом признаться, и уж тем более – рассказать о своей встрече с Джо Типтоном, владельцем кабачка. Как-то раз директор Данн поведал Кэтрин, что несколько лет тому назад Джо Типтон был приговорен к тюремному заключению за перепродажу ворованных драгоценностей. Данн-старший знал это наверняка, поскольку их с Джо Тип-тоном всегда связывали достаточно близкие, хотя и довольно странные отношения. И Кэтрин решила воспользоваться этим знакомством, чтобы продать Типтону драгоценности, которые она намеревалась похитить сегодня ночью из особняка Каддихорнов. Она должна была выбрать вещь достаточно дорогую, стоимость которой равнялась бы величине долга Джареда, но в то же время неброскую, не наводящую на мысль о владельце.
К ее огромному облегчению, Типтон охотно согласился и даже предложил перепродать потом и еще кое-что, если она пожелает. Из их беседы Кэтрин поняла, что Джо Типтон активно занимался «торговлей ценностями», как он сам это называл, происхождение которых его не слишком беспокоило. И чего только не узнаешь, если обратишься к нужным людям! Просто удивительно!
– Ну? – продолжал настаивать Прескотт.
Кэтрин смутилась:
– Мне оченьжаль, что меня не было, Прес, но теперь-то я здесь.
– Извини, что я набросился на тебя, Кэт, – пробормотал Прескотт, уставившись на свои забинтованные руки, – просто мои руки так болят, что я чувствую себя беспомощным и из-за этого злюсь и становлюсь чертовски капризным.
Кэтрин сочувственно улыбнулась:
– Можешь капризничать сколько угодно, Прес, я потерплю. Друзья для этого и существуют.
– Спасибо, Кэт.
Она с горечью заметила боль в его зеленых глазах.
– Миссис Нейгел рассказала мне о том, что произошло. Ты герой, Прескотт. Мне… даже не представить… – она промокнула платочком уголки глаз. – Ты спас Эви. Спасибо тебе, Прескотт.
– Я рад, что оказался в нужное время в нужном месте.
– И я рада.
Кэтрин с ужасом подумала о том, что могло бы произойти, если бы Прескотт не пошел в кухню за яблоком. Эви спряталась в кухне, дождалась, пока все уйдут, а потом влезла на табуретку и потянулась за свежеиспеченными пирожками. Прескотт не видел, как опрокинулась табуретка, он вошел в тот момент, когда Эви падала в огонь. Прес кинулся к ней и начал сбивать пламя, которое уже успело перекинуться на ее платье.
Благодарение Богу, что на Прескотте были перчатки. Если бы он попытался потушить пламя голыми руками, все могло закончиться гораздо хуже.
Кэтрин чувствовала себя ужасно беспомощной. Она ничем не могла им помочь. Сейчас пострадавшим нужны были только уход и лечение, а ей хотелось сделать больше. Вот если бы у нее были деньги, она могла бы купить Прескотту новую одежду или… Однако грядущая ночь так страшила девушку, что она не могла строить никаких планов.
Услышав знакомую шаркающую походку доктора Уиннера, Кэтрин обернулась.
– Как Эви? – с беспокойством спросила она.
Добрый доктор вздохнул и потеребил прядь каштановых волос, обрамлявших лысеющую голову. В его добродушных карих глазах читалось беспокойство, а на пухлых губах обозначилась горькая складка.
– Ожоги – скверное дело. Они чертовски болезненны. К счастью, Прескотт подоспел вовремя, и огонь не успел наделать бед. Эви быстро поправится. Она совсем еще малышка, через пару лет и не вспомнит об этом. – Он кивнул сидящему среди подушек Прескотту. – Ты действительно сделал доброе дело.
– Прескотт – герой, – согласилась Кэтрин.
Приблизившись, она погладила его плечо. Пальцы девушки ощутили напряженные мускулы, и она поняла, что Прескотт преодолевает сильную боль, хотя и старается это скрыть.
– Я готов на любые жертвы, – усмехнулся Прескотт. – Благородные поступки – кратчайший путь к сердцу женщины.
– Узнаю нашего Прескотта, – поддразнила Кэтрин, радуясь тому, что он сохранил чувство юмора, – он из всего может извлечь пользу.
Прескотт повернулся к доктору Уиннеру и указал подбородком на Кэтрин, которая поглаживала его плечи.
– Смотрите, результат уже налицо.
Склонившись, Кэтрин притянула его к себе.
– Чтобы я тебя приласкала, Прескогг, вовсе не нужно бороться с огнем.
Прескотт зарылся носом в ее волосы и вздохнул:
– О, чего бы я только ради этого не сделал…
В обычный день Кэтрин отпрянула бы от него после таких слов, но сегодня она только крепче его обняла.
– Что за день, что за день! – запричитала миссис Нейгел, проскальзывая в комнату. Дородная седовласая экономка комкала в руках свой белый фартук, словно размышляя, чем еще можно помочь. Она ужасно переживала, когда с кем-то из ее воспитанников случалась беда, что подтверждалось и состоянием ее одежды, обычно безупречной. Ее серое платье было измято, как будто его топтали, а белоснежная шапочка съехала набок.
Миссис Нейгел оглядела комнату, и ее глаза заблестели от еле сдерживаемых слез:
– О, если бы директор Данн был с нами…
Со дня смерти директора эта комната пустовала, и поэтому сейчас она идеально подходила для того, чтобы разместить Прескотта. Дортуары не годились, а беднягу нужно было куда-то уложить.
Кэтрин подавила вздох, и в горле у нее запершило.
– Он всегда с нами, – проговорила она. – Всегда. Он следил за нами и сегодня, ведь иначе все могло быть куда хуже. Гораздо хуже.
– Ну, как ты себя чувствуешь, Прескотт? – доктор Уиннер, прищурившись, осмотрел своего пациента.
Прескотт пожал плечами:
– Со мной все более или менее в порядке. Но уж точно лучше, чем у Эви.
– Тебе необходимо отлежаться, – посоветовал доктор.
Прескотт подался вперед:
– Я думаю, мне стоит навестить Эви…
– И не помышляй об этом! – провозгласила миссис Нейгел. – Ее больше часа укладывали спать, и я не допущу, чтобы ты ее разбудил.
– Ложись, Прескотт, – настаивала Кэтрин, осторожно, но твердо заставляя его лечь. – Тебе тоже требуется
