Лахлан перестал дышать, когда его окаменевшее орудие дерзко взмыло вверх. Венеция лукаво улыбнулась ему:
– Я ведь обещала, что оближу тебя с ног до головы, разве нет?
– Дорогая! – потрясенно вымолвил он, когда ее нежный рот сомкнулся вокруг его копья. Затем вздох неизъяснимого наслаждения сорвался с его губ. – Дорогая…
Припомнив, как ему нравилось, когда она гладила его той ночью в Кингьюсси, Венеция попыталась сделать то же самое губами и языком. И должно быть, ей это удалось, потому что Лахлан забормотал:
– О да… Силы небесные, да… вот так… да…
Но это было трудно, и рот ее, видимо, был недостаточно велик, чтобы охватить его.
– Иди сюда, Принцесса, – хрипло произнес Лахлан, подтвердив ее худшие опасения.
Венеция выпустила его плоть и грустно посмотрела на него:
– Я… я все сделала плохо, да?
Лахлан рассмеялся:
– Если ты так плохо действуешь, вообще не имея никакого опыта, то меня просто бросает в дрожь при мысли о том, чего от тебя ждать, когда ты наберешься мастерства. – Голос его понизился до тяжелого шепота: – Я хочу видеть тебя, когда мы занимаемся любовью. Всю тебя, твои великолепные груди, твой прекрасный рот. Оседлай меня, пожалуйста, пока я не сошел с ума.
Опьяненная сладкими звуками его слов, Венеция поднялась.
– Может, мне сначала развязать тебя?
Лахлан насмешливо изогнул одну бровь.
– Только если ты решишь, что я уже достаточно наказан за то, что обманул тебя. Вторую подобную ночь мне не пережить.
– Ты отлично знаешь, что не позволишь мне связать тебя еще раз.
Со смехом Венеция встала между его ног и, перегнувшись через его голову, потянулась за разделочным ножом, который оставила на столе, когда связывала Лахлана. При этом ее груди оказались совсем рядом с его лицом, и Лахлан жадно захватил один сосок губами.
Это усложнило ей задачу освободить его от пут.
– На твоем месте я бы не стала этого делать, – проворчала она, – если не хочешь, чтобы я отрезала себе палец.
Лахлан замер. Но в ту же секунду, как девушка разрезала связывавший его пояс и бросила нож на стол, он схватил ее. Раздвинув бедром ей ноги, он усадил ее верхом к себе на колени.
– Впусти меня в себя, – скомандовал он, глядя на нее голодными пылающими глазами. Когда она удивленно взглянула на него, он добавил мягче: – Опустись на меня сверху, понимаешь?
– Ох, – прошептала она и сделала, как он сказал, упиваясь тем, как он сдавленно застонал, когда его жаждущая плоть погрузилась в ее тесную глубину.
– Вот так… Ах, Принцесса… ты изумительна, ты…
Затем больше уже не было слов. Для него существовала только она, для нее – только он. Его ладони ласкали ее груди. Он осыпал ее поцелуями, и они ритмично двигались вместе, она вверх и вниз, он вперед и назад.
Вскоре внутри ее начало нарастать ощущение сладкого блаженства, предвкушение величайшего наслаждения, заставлявшее ее судорожно извиваться в его объятиях, бормоча несвязные неразборчивые слова:
– О, дорогой… да, Лахлан… возьми меня, любовь моя… сделай меня своей…
В стремительном броске она достигла вершины, пронзительным криком выплеснув свой восторг при погружении в бездну экстаза. С ответным стоном он сделал последний рывок и излил свое семя глубоко в ее лоно.
Когда они, тесно прижавшись друг к другу, упивались наслаждением полного соединения, в душе Венеции внезапно вспыхнула надежда. Может быть, Господь благословил ее, и семя Лахлана даст всходы. Может быть, в этот самый момент, в свою первую брачную ночь они дали начало новой жизни.
Поэтому когда она еще крепче обняла его, а он теснее прижал ее к себе, уткнувшись лицом в ее шею, девушка почувствовала, что они не только стали единой плотью, она ощутила себя частью его души – необузданной, нежной и ранимой, составляющей сущность Лахлана. Ее Лахлана. Навсегда…
И, не закончив свой внутренний монолог, Венеция прошептала:
– Люби меня, Лахлан.
Лахлан потерся носом о ее шею и хрипло ответил:
– Я люблю тебя, моя дорогая, люблю.
И Венеция почувствовала себя совершенно счастливой.
Но недолго ей оставалось наслаждаться моментом, потому что звуки шагов и разговор слуг, донесшиеся с задней части дома, возвестили о том, что близится рассвет. Смеясь, словно дети, Венеция и Лахлан заметались по комнате, собирая одежду и стараясь скрыть следы своего пребывания здесь.
Когда они украдкой поднялись по лестнице и пробрались в хозяйскую спальню, то мгновенно разделись донага и бросились в кровать, в объятия друг друга.
Сердце Венеции радостно забилось в груди, когда она взглянула мужу в лицо, которое с каждой минутой
