хотя несколько неуверенно. Баронесса удивлялась, почему официально не объявляли о помолвке, которая для всех была очевидна.
— Тебе следует взять накидку поплотнее, — посоветовала она дочери. — Я готова поклясться, что будет дождь.
— Я позабочусь о ней, миледи, — пообещал Уоллингфорд, крепко сжав руку Николь.
Баронесса жеманно захихикала:
— Я смотрю на вас, и мне вспоминается то время, когда барон и я были молоды и он ухаживал за мной.
— Его светлость дома? — осведомился Уоллингфорд. — Я хотел бы засвидетельствовать ему свое почтение.
— Как всегда, в парламенте, — сказала баронесса, изящно махнув рукой. — Государственные дела, как вы понимаете.
«А скорее всего играет в карты в клубе», — мрачно подумала Николь. На какое-то мгновение ей вдруг стало жаль мать, которая всю жизнь проводит в одиночестве. Однако мать тут же все испортила. Поведя носом, она спросила:
— Что это за запах?
Донлеви побледнела.
— У меня новые духи для ванны, — спокойно ответила Николь.
— Что это — спирт?
Николь от неожиданности закусила губу. Неудивительно, что ей нравился вереск — по запаху он напоминал шотландское виски.
— Я нахожу запах очаровательным, как и саму носительницу, — заметил Уоллингфорд.
— Ну, в таком случае бегите, голубки! — пропела баронесса. — Да не забывайте про дождь!
К этому времени уже застучали первые капли.
— Хотите зонт? — заботливо спросил Уоллингфорд. — Он у меня под сиденьем.
— Я думаю, дождь скоро пройдет. Давайте быстренько проскочим, хорошо? — Николь забралась на сиденье. За ней последовал Уоллингфорд. Николь откинулась назад на обитую бархатом спинку и взглянула на руки, державшие вожжи. Они были изящные и бледные — в полном соответствии с модой, которой следовали светские денди, вымачивая пальцы в миндальном молоке и пряча их в шелковые перчатки при малейших признаках простуды. У Бору ладони были грубые, мозолистые и широкие, а вот его прикосновения тем не менее нежными…
Уоллингфорд держал вожжи весьма небрежно, как и рапиру. Зато прохожие могли наверняка обратить внимание на элегантность его позы. Эта небрежность несколько беспокоила Николь. Красавцы гнедые были очень горячие лошади, имели привычку шарахаться от других экипажей. На месте Уоллингфорда она держала бы вожжи покрепче.
— Вам лучше намотать вожжи на запястья, — посоветовала Николь. — Кожа становится скользкой, когда намокает.
— Я справлюсь с упряжкой, — возразил он с усмешкой. — Вот только вас я никак не могу подчинить своей воле. Вчера я разговаривал с отцом. — Уоллингфорд наклонился и небрежно поцеловал Николь. — Он предлагает построить для нас новый дом в Лондоне, когда мы поженимся. Дом станет соперничать с королевской резиденцией.
— Значит, придется заботиться о том, чтобы огромное количество белья оставалось белым.
— У вас будет для этого достаточно слуг.
Николь не нравилось, что он говорит об их женитьбе, как о решенном деле. Дождь усилился. Уоллингфорд потянулся за зонтом.
— Я достану! — резко сказала Николь.
— Вздор! Он здесь. — Уоллингфорд стал шарить под сиденьем. — Или был здесь… проклятие, куда он подевался?
— Энтони! — крикнула Николь. Уоллингфорд, должно быть, не заметил, что дорога круто сворачивает вправо.
Он распрямился, улыбаясь.
— Вы так мало верите в меня, любовь моя? — Николь раскрыла зонт. Дождь хлестал все сильнее. Внезапным порывом ветра его рвануло вверх. — Проклятие! — раздраженно воскликнул Уоллингфорд. — Только что купил эту штуку!
На дороге метались пешеходы, ища укрытия от дождя.
— Следите за дорогой, — сквозь зубы сказала Николь.
Слева их нагонял экипаж, которым правил извозчик явно с более твердой рукой. Николь не знала, видел ли его Уоллингфорд. Пока она колебалась, сказать ему или нет, он направил лошадей в ту самую сторону, пытаясь объехать лужу.
— Энтони! — закричала она.
— Что? — озабоченно спросил он как раз в тот момент, когда в поле зрения появилась другая упряжка. В одно мгновение Николь представила себе, что может произойти.
— Осторожнее! — крикнула Николь. — Вожжи! Намотайте их вокруг…
Слишком поздно. Гнедые решили, что их не должны обогнать. Они рванулись вперед с такой силой, что содрогнулся весь экипаж. Николь ухватилась за планку, ее промокшая шляпа слетела с головы и, удерживаемая лентами, затрепыхалась за спиной. Лошади бешено понесли по размокшей от дождя дороге. На пути экипажа возник продавец яблок, который пытался оттащить свою тележку к обочине.
— С дороги!
— Я бы удержал их, — оправдываясь, сказал Уоллингфорд, — если бы вы не закричали.
— Они вышли из-под контроля, — сквозь зубы возразила Николь.
— Вздор! Им просто захотелось размять ноги!
Дорога делала крутой поворот, в который с трудом вписался экипаж. Впереди показалась отара овец. Николь выпрямилась. Глупо умирать или покалечить животных только из-за того, что она не решается поставить Уоллингфорда в неловкое положение.
— Дайте мне вожжи! — потребовала она.
— Я не сделаю такой… — Не слушая возражений, Николь наклонилась и вырвала вожжи из рук Уоллингфорда. — Проклятие, что вы затеяли…
Николь энергично намотала вожжи на руку, уперлась в подножку и потянула их на себя. Гнедые, не привыкшие к подобному обращению, раздули ноздри, как бы взвешивая свои возможности. Николь потянула сильнее.
— Тпру! — истошно закричала Николь.
И гнедые признали свое поражение, сделав несколько шагов, они остановились.
«Ну вот, я смогла, я это сделала», — подумала Николь, хотя еще продолжала злиться на Уоллингфорда за его беспечность. Она повернулась, чтобы выговорить ему за неосмотрительность, однако слова застряли у нее в горле. Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами, в которых застыло благоговение. Дождь стекал по его волосам, но он не обращал на это никакого внимания.
— О Диана, — пробормотал он. — Вы великолепны! — И потянулся к ней, чтобы снова поцеловать ее, не смущаясь тем, что к ним подбежал пастух, выкрикивая проклятия.
— Я прошу прощения, — извинился Уоллингфорд, не отпуская из объятий Николь. — Это должно покрыть ушерб.
Справа снова появилась упряжка, спугнувшая гнедых. На сей раз она ехала гораздо спокойнее. Крупные в яблоках жеребцы, отметила про себя Николь, и к тому же весьма ухоженные.
— Никто не пострадал? — донесся голос возницы, показавшийся Николь удивительно знакомым. Она повернулась и увидела перед собой суровое лицо Хейдена. Их взгляды встретились.
— Нет, добрый человек! Никто не пострадал! — Раздался веселый возглас Уоллингфорда.
Слуга лорда Бору готов был умчаться галопом; он явно сожалел, что остановился.
Однако в этот момент открылось окошко экипажа, и в нем появилось лицо, которого Николь никогда не видела, но которое почему-то узнала.
— Добрый лэрд, вы заставили нас поволноваться! — крикнула женщина с сильным шотландским акцентом. — Хейден, болван! Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не гнал лошадей в этом сумасшедшем городе, как привык делать дома! — После этого женщина улыбнулась Николь, отчего у той перехватило дыхание. Она узнала эту улыбку, широкую и светлую, как высокогорное озеро, и глаза — голубые, как небо в ясный летний день.
— Лорд Бору? — удивленным высоким голосом произнес Уоллингфорд, пытаясь из-за Николь заглянуть в фаэтон. — Да неужто это в самом деле вы?
Похоже, сидевший рядом с женщиной человек некоторое время колебался. Его взгляд был устремлен на вожжи, которые Николь держала в руках. Она сидела совершенно спокойно, дождь стекал по ее лицу. Она не сомневалась, что он видел, что произошло и по какой причине.
— Это твои друзья, Брай? — с удивлением спросила голубоглазая женщина.
Он подался вперед.
— Мама, — медленно, с натугой произнес он, — имею честь представить тебе мисс Николь Хейнесуорт и Энтони, лорда Уоллингфорда.
— Вы приехали, — выдохнула Николь, сразу забыв обо всем на свете при виде Брайана. — Я думала, вы не приедете. — Они смотрели друг на друга, их разделяла завеса дождя. — Я рада за вас.
— Это поистине великая честь! — вмешался в их диалог Уоллингфорд. — Шотландский рыцарский орден! Поздравляю! Вы должны быть горды сыном, леди Бору!
Леди Бору неотрывно смотрела на Николь, которая почувствовала себя незащищенной под взглядом проницательных голубых глаз.
— А я и горжусь, — ответила женщина. — А вы что же, помолвлены?
Уоллингфорд засмеялся, обнял промокшие плечи Николь.
— Да, это так, миледи, о чем я счастлив сообщить.
Женщина задумчиво кивнула. Ее сын постучал в стенку экипажа.
— Поскольку все целы и невредимы, — заявил он, — я думаю, что пора ехать. Рад был снова повидать вас, Ни… мисс Хейнесуорт, Уоллингфорд. Хейден, погоняй.
Карета проехала мимо них. Николь смотрела ей вслед, сжимая вожжи с такой силой, что кожа впилась ей в руку.
Уоллингфорд осторожно забрал их у Николь.
— Дальше я сам стану править, — сказал он с невозмутимым видом. — Должен сказать, вы не перестаете меня поражать, Николь, любовь моя. Вот это была езда!
Он присвистнул, и напуганные лошади послушно двинулись
