фехтовать, я бы тебе больше нравилась?
— Я не могу любить тебя больше, чем люблю, — утешил ее кавалер.
Брайан почувствовал, как у него заныло сердце. Как бы реагировали эти люди, если бы претендентом был он, а не Уоллингфорд? Если они испытывают жалость к Уоллингфорду — сыну и наследнику герцога, за его недостаточно высокий рост, то как бы они посмотрели на мужчину, который даже на собственных ногах стоять не может? «Я правильно поступил, отпустив ее», — подумал он.
У леди Бору был отличный слух. От нее не укрылось, что сын проявил неожиданное внимание к соседнему столу, и она тоже навострила уши. Пока леди Бору с таким аппетитом ела ромовую бабу, она внимательно наблюдала за выражением лица Брайана, которое постоянно менялось: жадное любопытство уступило место гневу, он даже сделал движение рукой, словно собирался достать шпагу, и наконец на его лице появилось выражение отрешенности и печали. И когда леди Бору предлагала сыну попро-бовать ромовую бабу, она лишь хотела удостовериться в том, что внимание сына действительно приковано к разговору за соседним столом.
Итак, теперь она знала. Мисс Хейнесуорт, для которой лорд Уоллингфорд купил кольцо, была той причиной, ради которой они приехали в Лондон. Конечно, она узнала не так уж много, но гораздо больше, чем если бы осталась в Стратклайде.
— Прости меня, мама, — тихо сказал Брайан, — за грубость. Просто я… задумался.
— Поверь мне, я сожалею, что вторглась в твои мысли. — Меган тоже размышляла. Вряд ли она способна одобрительно отнестись к какой-то английской девушке, разбившей ему сердце; она хотела лишь облегчить страдания сына. Однако мисс Хейнесуорт оказалась вовсе не такой, как ожидала Меган. Она показалась ей удивительно… цельной. Земной. Девушку не вывели из равновесия ни хлещущий дождь, ни тот факт, что ее экипаж чуть не перевернулся. От Меган не укрылся и тот факт, что вожжи находились в руках мисс Хейнесуорт в тот момент, когда лошади остановились.
Итак. Эта девушка, которую не смущает, что ее нарядное платье измялось и промокло. Славная девушка с обворожительными золотистыми глазами. И молода! Еще не замужем. Меган побаивалась, что ее своевольный сын влюбился в чью-то жену или, что еще хуже, в какую-нибудь даму легкого поведения вроде актрисы. Ах, какие отличные дети могли бы у них быть, подумала Меган и мгновенно представила себе Тобермау, наполненный внуками, охотничьими собаками и котятами. А она зимним вечером сидит перед камином и заплетает косички девочке…
— Мама!
— Да?
— У тебя… такой счастливый вид.
Леди Бору снова вернулась к действительности. Дела обстояли далеко не так, как ей представилось. Существовал Уоллингфорд, с которым девушка, кажется, помолвлена. И еще эта проклятая гордость Брайана — препятствие, которое нельзя недооценивать. Не говоря уже о том, что времени у нее было не так-то много.
— Почему бы мне не быть счастливой? — ответила леди Бору. — Если мой сын исполнил мое заветное желание.
— Какое — поездка в Лондон? Ты могла бы приехать сюда много лет тому назад, если бы сказала, что тебе этого хочется.
Хотя, честно говоря, это было неправдой. Для нее не нашлось бы места в городском круговороте его жизни… до пушечного ядра. Неправда ли, странно, что вынужденная неподвижность может так изменить твои взгляды? Его мать была для него сейчас гораздо лучшей компанией, чем девушки, которых он ранее угощал вином и обедами, так же как Николь стоила двадцати жеманных мисс, или неудовлетворенных семейной жизнью жен, или элегантных куртизанок, за которыми он так пылко ухаживал. Может, он повзрослел?
Господи, она сделала его счастливым. Даже воспоминание о том, как счастливы они были, приносило утешение.
Затем появилась тревожная мысль: будет ли она счастлива с Уоллингфордом?
Конечно, будет, тут же он ответил себе. Почему бы нет? Этот хлыщ ее любит. Он купил ей кольцо.
Сапфиры и бриллианты. Брайан закрыл глаза, чтобы это представить. Возможно, нынче вечером она примет его предложение. Возможно, они уже празднуют это знаменательное событие вместе, и проклятая штучка поблескивает у нее на руке. Какими словами Уоллингфорд высказал свое предложение? «Я люблю тебя», — так сказала ему она. А он чем ей ответил?
Брайан заставил себя открыть глаза и посмотреть на мать. Она закончила десерт, потягивала кофе и терпеливо ждала. Брайан встрепенулся:
— Прошу прощения. Я плохой собеседник. Но я помню, что обещал свозить тебя в Воксхолл, чтобы ты посмотрела на танцы.
— Знаешь, я сегодня устала для такого выхода, — призналась леди Бору. — Должно быть, мой возраст дает о себе знать.
Брайан жестом попросил подать счет. Когда они поднялись всего на один пролет лестницы и подошли к номеру, он пожелал матери спокойной ночи и поцеловал ее. Хейден ожидал Брайана с виски. Брайан с благодарностью принял подношение.
— Слишком тяжелый день для вас, — заметил слуга, стягивая сапог с правой ноги хозяина.
— Да, день был длинный, — признал лорд Бору.
Он заснул в кресле, и ему снились ночи в дешевой кентской гостинице, мягкие, разметавшиеся по подушке волосы Николь и атласные на ощупь груди.
— Николь, — шепотом сказал Уоллингфорд на фоне звучащей музыки, — давайте выйдем на террасу.
Николь чувствовала себя усталой и сердитой, и ей не хотелось сносить его поцелуи.
— Я наслаждаюсь программой, — сказала она.
— Я знаю нечто такое, чем вы наслаждаетесь гораздо больше, — подмигнул он.
Николь с трудом удержалась от зевка. Почему-то в этот вечер ей совсем не хотелось позволять ему ласки и притворяться, что они ее волнуют.
Гвен и Бесси, сурово напомнила себе Николь. Однако даже этот весьма сильный раздражитель не помогал ей преодолеть чувство отвращения. Она посмотрела на холеные белые руки Уоллингфорда, вспомнила поездку на экипаже, его полное непонимание опасности, которой они подвергались…
— Пошли, — нетерпеливо прошептал он. Герцогиня посмотрела на него любящим взглядом.
— Ну хорошо. — Разве у нее был выбор? Раньше Николь никогда ему не отказывала. Ее сегодняшний отказ мог бы вызвать подозрения. Правда, Уоллингфорд ничего не знал о лорде Бору… проклятие, она опять думала о нем, хотя поклялась, что не будет думать. Она покаянно позволила Уоллингфорду увести себя от слушающих музыку гостей к выходу.
— Ах, какая ночь! — На террасе Уоллингфорд вздохнул и посмотрел на небо. Николь проследила за его взглядом. Как много звезд… почему не может найтись для нее единственная, счастливая? — Уоллингфорд оперся о стену, поманил ее пальцем. — Идите сюда, душа моя. Он потянул ее к себе, обнял, прижался губами к ее лбу. — Я так люблю вас, Николь!
Опять это «люблю». Что он под ним понимает? В течение всего времени, которое они провели вместе, темы их разговоров не выходили за пределы тех дивертисментов, которые они слушали, либо одежды гостей, либо выяснения, кто за кем ухаживает, а с его стороны — о том, как прекрасна будет жизнь, когда они поженятся. Николь не могла отделаться от мысли, что подобные разговоры могла бы вести скорее со школьной подругой, а не с мужчиной, который заявляет, что влюблен в нее.
Что-то вдруг щелкнуло в ее памяти.
— Да? — откликнулся он, пощипывая ей мочку уха.
— Почему вы не были в армии?
Он удивленно отпрянул от нее:
— А почему я должен там быть?
— Не знаю. Я слышала, вы часто говорили об угрозе Англии со стороны Наполеона.
Следует отдать ему должное за то, что он испытал смущение.
— Дело в том, дорогая, что я не создан для этого. Вся эта жизнь… грязь в окопах, палатки, грубая пища…
— Вы кому-то за это заплатили?
Он поморщился.
— Отец заплатил, но так делают многие любящие отцы. Я единственный ребенок. — Единственным ребенком был и Брайан Бору. — Наверное, вы думаете, что я трус, — заключил он смущенно.
— Нет! Я просто поинтересовалась.
Уоллингфорд снова посмотрел на звезды.
— Я бы пошел, — сказал он тихо после паузы. — Я даже хотел. Но отец сказал — и с ним трудно было поспорить, — что я принесу мало пользы. Я не такой уж здоровяк. И не был им с детских лет. Я пытался… делать упражнения, развивать силу. Но я не слишком одарен в таких областях, как бокс или борьба.
Николь пожалела, что затеяла этот разговор. В его голосе ощущалась боль, и ей было неприятно это слышать.
— У каждого из нас свои таланты, — начала она и поняла, что они впервые коснулись вопросов, которые никогда ранее не обсуждали, что он открывает ей душу, как когда-то ей того и хотелось. Почему же тогда она чувствует себя так неловко?
— Я не могу придумать, какой талант можно обнаружить у меня, — невесело улыбнулся Уоллингфорд.
— Вы очень хороший друг, — сказала Николь, не подумав о том, как это может прозвучать.
— Друг, — произнес он с дрожью в голосе.
— Ой, Энтони! — Она протянула руку, взяла его ладонь. — У вас так много отличных качеств. Вы блестяще танцуете. Вы сама элегантность. Вы умеете расположить к себе человека. Как здорово вы сумели сделать так, что я почувствовала себя непринужденно в тот первый вечер, когда вы меня увидели…
— Я подумал, что вы просто мечта, — сказал с улыбкой Уоллингфорд.
— Вам никогда не узнать, как много для меня значило то, — призналась она, — что вы пригласили меня танцевать. Это навсегда изменило мою жизнь.
— Понятно, чтобы и дальше двигаться вверх. — Уоллингфорд вздохнул. — Но не достаточно для того, чтобы вы захотели выйти за меня
