комнаты.
* * *
— На сегодня все, Мария. Благодарю тебя.
Кейт потерла кончиками пальцев виски. Голова раскалывались от боли.
— Может, принести вам чаю, миледи?
Желудок у Кейт все еще был неспокоен. К сожалению, чай в таких случаях не приносил облегчения.
— Спасибо, не надо.
Мария что-то недовольно буркнула себе под нос и задержалась у двери. Кейт подняла голову и посмотрела на горничную.
— Вы хотите еще что-то сказать, Мария?
Подбородок горничной так и взлетел вверх. Вид у Марии был весьма воинственный.
— С вашего позволения, да.
Кейт кивнула. Глаза у Марии вспыхнули. Зевс-громовержец! Если уж Мария задумала обрушить молнии и громы ей на голову, пусть — и дело с концом! Вряд ли Мария может сказать ей нечто такое, чего сама Кейт не говорила себе сто раз.
Кейт наклонила голову и прижала пальцы ко лбу.
— Ну? И что, собственно, ты хочешь мне сообщить?
— Вы понимаете, что должны как можно скорее сказать ему, или нет?
Кейт не надо было спрашивать, кого Мария имеет в виду. С утра Кейт решила, что поговорит с Алексом вечером, но вечер уже настал… Она бросила взгляд на смежную дверь. Возможно, завтра…
Кейт снова посмотрела на Марию. Горничная сочувствует ей, это очевидно. Слезы выступили у Кейт на глазах.
Нет, только не плакать.
— Я готова к этому, Мария.
Выражение сочувствия мгновенно исчезло с лица горничной. Оно снова пылало гневом.
— И когда это произойдет, миледи? Вы говорили то же самое вчера вечером.
Кажется, так оно и было?
— Да, хорошо, но ведь домашний праздник только что начался.
— И очень скоро кончится, а бедный мистер Уилтон, боюсь, так ничего и не узнает.
Бедный мистер Уилтон? С чего это он достоин жалости? Ему не выворачивало желудок наизнанку каждый раз после завтрака. Его ничуть не беспокоило, если кто-нибудь бросал взгляд на его живот; ему не внушала ни малейшего беспокойства мысль о том, что живот у нее заметно округлился и по этому поводу любой может строить соответствующие предположения. А через несколько месяцев или даже недель никаких предположений не потребуется — любому станет очевидно, что вскоре произойдет интереснейшее событие.
— У меня почти не было времени…
— У вас было достаточно времени. — Мария щелкнула языком. — Я вижу, как вы страдаете. Вы плохо спите, не можете есть. Это вредит и вам, и ребеночку.
— Это верно…
Само собой, что постоянная тревога и породила эту чудовищную головную боль.
— Имейте в виду: легче вам не станет, миледи. Подумайте, как скверно обернется дело, если вы будете тянуть до тех пор, когда животик станет заметным. Я так думаю, мистеру Уилтону ох как не понравится лишь тогда узнать, что он и есть причина такого положения.
— Не-е-е…
Ох, где же тазик? Ей сейчас опять станет плохо… Мария скрестила руки на груди.
— Если вы не скажете ему нынче вечером, я сама скажу завтра утром.
— Ты не посмеешь! — воскликнула Кейт.
— Еще как посмею.
Вид у Марии был решительный.
— Но мне надо пойти к леди Грейс. Сегодня вечером в гостиной она выглядела такой подавленной.
Мария молча взглянула на хозяйку.
— И я не одета. — Кейт широко раскинула руки в стороны. — Ты же видишь — я уже в ночной рубашке.
Мария фыркнула.
— Этот мужчина видел вас в ночной рубашке и до этого, миледи. Он, похоже, видел вас и без ночной рубашки. Не думаю, что он станет жаловаться, ежели вы явитесь к нему в спальню.
Господи помилуй! Явиться в спальню Алекса. Об этом не может быть и речи.
— Я скажу ему завтра утром, обещаю тебе. Можно встретиться с Алексом в саду.
— Поговорите с ним сегодня вечером, миледи, или я поговорю с ним завтра утром!
Мария с треском захлопнула за собой дверь — для пущей выразительности.
— Ох-х!
Кейт уткнулась лицом в ладони. Как ей быть?
Придется сообщить Алексу… так или иначе. Да, придется. Мария — человек слова; если она, Кейт, не наберется храбрости сегодня, горничная завтра же с утра заявится к Алексу.
С чего бы ей, позвольте спросить, считать себя обиженной судьбой? Она вела вполне спокойную, благополучную жизнь. Подчинилась настояниям старшего брата и вышла замуж за Оксбери. Была ему верной женой. Помогала бедным, посещала больных, каждый вечер перед сном возносила молитвы Богу… почти каждый вечер.
Другие вдовы, она это знала, не единожды завлекали джентльменов к себе в постель и не беременели. А она решилась на такое всего раз — и вот пожалуйста. Это несправедливо.
— Как ты думаешь, Гермес, что мне делать?
Гермес зевнул и опустил голову на передние лапы. Было ясно, что горести хозяйки ничуть его не беспокоят.
Кейт испустила долгий, глубокий вздох и посмотрела на смежную дверь. Насколько трудным это может быть? Они с Алексом вполне взрослые и разумные люди. Неужели они не в состоянии обсудить сложившуюся ситуацию?
От страха у Кейт так стиснуло горло, что она едва могла дышать.
Может, стоит поупражняться? Кейт подошла к зеркалу.
— Мистер У-уилтон, я хотела бы…
Недопустимо, чтобы голос у нее дрожал от страха. Бояться совершенно нечего.
Впрочем, есть чего бояться, точнее говоря — за кого бояться… за то существо, которое растет сейчас у нее в утробе. Кейт прижала к животу дрожащую руку.
Чего она, собственно, хочет от Алекса? Предложения выйти за него замуж? Но таким образом она вынудит его расплачиваться за ее глупость. Для этого она слишком совестлива. Быть может, какого-то иного предложения? Но мужчинам, как правило, ни к чему беременные любовницы и орущие младенцы.
Кейт положила на живот обе ладони. Ее ребенок не будет орущим младенцем. Этого ребенка, будь то мальчик или девочка, ожидает нежная материнская любовь и горячая забота… если только им обоим не суждено голодать в работном доме.
Кейт оперлась на подзеркальный туалетный столик и еще несколько раз глубоко вздохнула.
Самое главное — сказать Алексу, что она… Что он… Что У них родится ребенок. Как только эта задача будет решена, можно перейти к прочим делам. Если удастся, то к вопросу о том, как создать для нее благоприятное положение, те необходимые удобства, которых она была лишена в последнее время. Алекс не должен оставлять ее в полном одиночестве. У него вполне могут возникнуть дельные мысли о том, как решить проблему наилучшим способом.
